– Тебе следовало бы почитать романы Нелиды Пинон. Тогда ты понял бы что-нибудь в жизни Бразилии. Бразилия – это не только карнавальные глупости. Бразилия совсем другая.

– Я знаю, – кивнул Флетч. – Если набрать полную раковину воды и убрать затычку, в воронке вода будет вращаться против часовой стрелки. У вас же – по часовой.

– Тем не менее... – она вытащила из рыбы косточку. – Вчера вечером, в Байа, я наконец согласилась на концертный тур.

– Концертный тур? Ты собираешься на гастроли?

– Пианисты, не играющие на рояле, перестают быть пианистами.

– Когда ты едешь? Куда?

– Примерно через месяц. Сначала Байа, затем Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро, Ресифэ. Друзья моего отца давно уже уговаривали меня.

– Наверное, они считают, что тебе пора повзрослеть.

– Я – профессиональная пианистка. Меня хвалят критики. Мне нравится доносить до слушателей бразильскую музыку.

– Такие гастроли требуют серьезной подготовки...

– Да, конечно.

– Долгих часов за пианино.

– Да, возможно, с утра до вечера.

– Ты будешь десерт?

– Обязательно.

Флетч заказал пирожки с вишнями.

– Флетчер, что тебя тревожит?

– Сон.

– Ну что ты все шутишь!

– Меня волнует мой сон.

– Я полагаю, сон просто необходим, – кивнула Лаура.

– У меня есть еще один повод для волнений. Ты помнишь женщину, с которой я собирался позавтракать вчера утром в отеле «Жангада»?

– Какую женщину?

– В зеленом платье, которую мы видели на улице.

– Ты же не хотел ее видеть.

– А теперь хочу. Ее зовут Джоан Коллинз Стэнуик. Она из Калифорнии.

– Я так и подумала. У нее были такие глаза, будто она смотрит кино.

– Она исчезла.

– Люди исчезают в Бразилии, Флетч, – Лаура потеряла интерес и к этой теме. – Когда мы должны прибыть на Карнавальный парад?

– Теу ждет нас к десяти. Я сомневаюсь, чтобы он сам пришел раньше.

– Я никогда не смотрела Карнавальный парад из ложи.

– Он пригласил меня, полагая, что к следующему параду меня в Бразилии уже не будет.

Лаура промолчала, доедая пирожок. Флетч снова оглядел костры на берегу. С улицы доносились звуки самбы.

– Карнавал... – выдохнул он.

– Добро пожаловать на Парад школ самбы, – Теу стоял в дверях своей ложи, в джинсах и тенниске. – Вы пообедали?

– В отеле, – кивнул Флетч.

Теу всмотрелся в глаза Флетча.

– Вы не спали?

– Еще нет.

– Выпейте что-нибудь.

– Если можно, карану. Теу дал сигнал бармену.

– Лаура! – он прижал девушку к груди. – Отавью добрался до дому?

– Конечно. Он лишь притворялся, что ему требуется Помощь.

– Я думаю, с дочерьми иначе нельзя. Нужно притворяться, что нуждаешься в их помощи, хотя можешь обойтись без нее.

Ложа оказалась больше, чем ожидал Флетч. Двадцать человек могли, не мешая друг другу, смотреть на парад, танцевать, переходить с места на место. Кроме того, имелась особая ниша для бармена и столика с сандвичами и напитками.

Флетч увидел Адриана Фоусетта, чету Вияна, родственников Теу, лондонского биржевого маклера с женой, итальянского автогонщика с подругой. Жетта одарила Флетча недовольным взглядом. Наверное, ей не понравилось, как тот танцевал с ней. На Лауру она и не посмотрела.

Все восхищались костюмами друг друга. Лаура нарядилась музыкантом восемнадцатого столетия: бриджи, носки до колен, рубашка с кружевами на груди, седой парик. Сеньора Вияна спросила Лауру, принесла ли та с собой пианино, считая этот инструмент необходимым атрибутом маскарадного костюма.

Прохаживаясь по ложе с бокалом караны в руке, Флетч кожей почувствовал нарастающее напряжение.

Вокруг гремели тысячи барабанов. Сотни тысяч людей пели, хлопали в ладоши, криками приветствовали своих любимцев.

На противоположной стороне трассы парада высились трибуны, до отказа заполненные зрителями. Яркие фонари освещали трассу, а жаркий, прокуренный воздух с трибун поднимался вверх, образуя серое облако.

– Карнавальный парад Рио-де-Жанейро – грандиознейший человеческий спектакль во всем мире, – Теудомиру да Коста пришлось наклониться к самому уху Флетча, чтобы тот его услышал. – За исключением войны.

Парад начинается в воскресенье, в шесть часов вечера, и заканчивается после полудня в понедельник. Участвуют в нем порядка двенадцати школ самбы, по три тысячи костюмированных танцоров и музыкантов в каждой.