– Ничего. Вышвырнули меня. Обозвали белкой.

Флетч не смог одержать улыбки.

– Предложили мне написать о выставке цветов! – вновь слезы. – А до нее еще больше месяца!

– Так проучите их.

Джуди постаралась взять себя в руки.

– Как?

– Естественно, на газетной полосе, – Флетч осознал правоту Джеймса: миссис Дорис Уилер, жене кандидата в президенты, следовало дать урок светских манер. Его даже бросило в жар.

– Мне не о чем писать! – взвизгнула Джуди. – Я даже не видела, как выглядит внутри ее номер.

– Понятно, – вздохнул Флетч.

– А я так надеялась на эту статью, – и Джуди, опустив голову, двинулась к выходу, писать о цветочных выставках, склеенных чашках, пожертвованиях, необходимых на поддержание в чистоте статуй в парках.

– Бедные провинциальные репортеры, – покачала головой Фредди. – Когда-то я была такой же.

Флетч нажал кнопку вызова.

– Где?

– В Большом Нью-Йорке.

– Большой Нью-Йорк – не провинция. Пусть он и большой.

– В президентских кампаниях провинциальных журналисток соблазняют бокалом легкого вина и награждают поцелуем в щечку, – двери кабины раскрылись, Фредди вошла в лифт.

– Вот как, значит, вы живете, – Фредди огляделась. – Ваш чемодан темно-коричневый. А мой – светло-синий.

– Да. В этом разница между мальчиками и девочками, – он прошел в ванную, чтобы взять бритвенные принадлежности. – Что вам известно о женщине, убитой этой ночью?

– Мэри Кантор, тридцати четырех лет, вдова, трое детей. Ее муж служил в морской авиации, штурман. Погиб три года назад в авиакатастрофе.

Флетч попытался было представить себе трех сирот, но отогнал это видение.

– А женщину в Чикаго опознали? Ту, что нашли задушенной в чулане?

– Жена акушера. Член Лиги женщин-избирателей. Очень уважаемая дама. Возможно, удостоверение личности или автомобильные права были в сумочке, а ее кто-то утащил.

Флетч вернулся в спальню. Фредди уже улеглась на разобранную постель.

– Не понимаю, что связывает этих женщин. Светская дама из Чикаго, Элис Элизабет Шилдз, одинокая поклонница книг, и, наконец, горничная, вдова летчика, мать троих детей.

– У них есть одна общая черта.

– Какая?

– Все они – женщины.

– Горничную изнасиловали?

– Я еще не говорила с коронером. Но сотрудница лаборатории уверена, что женщину не изнасиловали. Но в том, что убийства совершены насильником, сомнений нет.

Флетч сворачивал грязные рубашки. Они так быстро меняли мотели, что он не успевал отдать их в прачечную.

– Что ты имеешь в виду?

– Изнасилование – это не просто удовлетворение сексуальной потребности. Главное здесь – возвыситься над женщиной, унизить ее, втоптать в грязь. А секс – это вторично.

– Это я понимаю, – кивнул Флетч. – Но без фактического изнасилования нельзя утверждать, что убийца – мужчина. Вполне возможно, что их отправила на тот свет сильная женщина.

– Да, да, – отозвалась с кровати Фредди. – Фенелла Бейкер. Сорвала с себя блузку и обратилась в мускулистую амазонку.

– Как убили последнюю жертву?

– По мнению полиции, задушили мягким шнуром. Вроде пояса от банного халата.

– Меня тревожит отсутствие сексуального контакта, – Флетч достал из стенного шкафа пиджак, быстро сложил его и сунул в чемодан. – Сильная женщина...

– Кошмар, – Фредди поднялась, достала из чемодана пиджак, сложила его, как полагается. – В таких поездках одежду надо беречь.

– Я никогда не ношу этот пиджак.

– Так почему вы возите его с собой?

– Этот пиджак я вожу, – Флетч указал пиджак, что лежал на кровати. – А этот ношу, – имелся в виду тот, что был у него на плечах.

Фредди кончиками пальцев побросала разложенную на кровати одежду в чемодан.

– Флетч, да у вас тут одно грязное белье.

– Я знаю.

– Надо же как-то выходить из положения.

– Где? Когда?

– Или мы выгоним вас из автобуса прессы. У нас и так хватает вонючек. Вы обратили внимание, что никто не сидит рядом с Хэнреганом?

– Я заметил, что он всегда разваливается на два сидения.

– От него плохо пахнет.

Фредди переложила футляр с бритвенными принадлежностями, чтобы закрыть чемодан.

– Оставьте в покое мое грязное белье!

Фредди опустила крышку и посмотрела на нее.

– Может же между мужчиной и женщиной все быть по-хорошему. Или нет?