Шрифт:
Рябинин прошел в спальню родителей и стал на пороге, удивленный погромом. Одежда в шкафу сорвана с плечиков, белье из комодных ящиков выброшено, кровать разворочена... Тут искали дико и спешно. Рябинин скинул ботинки, опустился на колени и вполз в комнату, увлекая за собой эксперта и Петельникова.
— Дети хорошие, ссор в доме не было, лучшая семья в поселке...
Рябинин слушал эти слова без радости — отпала не родившись первая, самая близкая версия о ссоре в семье. Выходило, что убийца пришлый. Будь семья распущенной, искать преступника было бы легче — в ее связях.
— Пьяницы, поселковые урки, освобожденные?.. — спросил Рябинин.
— Пока никаких намеков, — вздохнул Петельников.
Они перебрали все белье — простыню к простыне, наволочку к наволочке. Никаких следов. Рябинин не сомневался, что эксперт чужих отпечатков пальцев не найдет. Что же искал преступник? В детективах искали документы, завещания, иконы, бабушкины бриллианты... В его практике почти всегда искали деньги, как бы памятуя об их всеобщей эквивалентности.
Рябинин обул ботинки и подошел к окну. Запоры и стекла не повреждены. На подоконнике зябли цветы — герань, кактусы и еще какие-то с узкими листьями, отороченными фиолетовой опушкой. Странные цветы... Горшки просторные, земля черная, влаги много, а они еле стоят, будто суховей прошел.
— С чего начнем? — спросил Петельников.
— Поезжай и допроси старшего сына, а я допрошу младшего...
2
Рябинин обошел дом. Высокие потолки, большие окна, современная мебель... Почти городская квартира. Лишь воздух выдавал ее загородное расположение — от двух печей шло ласковое тепло с чуть приметным запахом кирпича и березовых дров...
В просто обставленной комнатке сидел парнишка со вставшими, словно от ужаса, волосами. Следователь быстро захлопнул дверь — не мог с ним говорить, когда мать лежит на кухне. И он бродил по дому, перекидывался словами с участковым инспектором, беседовал с понятыми — пока санитарный транспорт не забрал труп. Тогда вошел в комнатку настороженно, как к тяжело больному.
— Гена Слежевский?
Вместо ответа парнишка пригладил волосы, которые после тяжести ладони встали с новым ужасом. Рябинин сел напротив и легонько коснулся его плеча. Гена кивнул, не поднимая головы: мол, готов, спрашивайте.
— Я все понимаю, — тихо начал Рябинин. — Но сейчас дорого время. Соберись с силами...
Гена опять кивнул, чуть тверже, но головы так и не поднял.
Авторы загадочных детективов... Не они ли решили, что нет ничего труднее, чем поймать преступника, нет ничего труднее, чем расследовать уголовное преступление? Видимо, они, авторы, не сидели лицо в лицо с детьми и родителями, мужьями и женами убитых. Рябинин охотнее согласился бы преследовать вооруженного бандита, чем вот так, лицо в лицо.
— Гена, расскажи про этот день...
— Что? — обронил он на пол.
— Как прошел, чем занимался...
— Обычно. Утром пошли с папой на электричку семь сорок.
— Вместе?
— Мы всегда ходим вместе. И в электричке ехали вместе.
— А мама?
— Осталась. Она уходит позже.
— А старший брат?
— Колька ночует эту неделю в городе у приятеля. Он еще не знает...
— Кто ее обнаружил?
— Я.
Он впервые глянул на следователя красными, уже высохшими, уже воспаленными глазами. Может быть, оттого, что парнишка сидел в углу, что его глаза имели неестественный цвет, что волосы стояли вздыбленной шерстью, он показался зверьком, загнанным в безвыходную нору. Ненужная здесь жалость толкнулась в рябининскую грудь. Какого черта — он на работе, он на месте преступления! И не он своими вопросами загоняет мальчишку в угол, — жизнь загнала, жизнь. Да нет, не жизнь... Преступник. А преступник, слава богу, еще не наша жизнь.
— Гена, и что ты увидел?
— Замок наброшен, но не закрыт. Бывает, мама уходит к соседке. Прошел на кухню. Стал руки мыть... Подумал, что мешок картошки лежит на полу... Оказалось...
— Во сколько ты пришел? — торопливо перебил Рябинин.
— Около семи.
— А отец?
— Он приходит позже, примерно в восемь.
Ушел около восьми утра и пришел около семи вечера. А смерть, по словам эксперта, наступила часов в десять утра.
— Гена, у вас в семье... ссор не было? — спросил Рябинин на всякий случай.
— С кем?
— Между родителями, между Николаем и мамой...
— Нет.
— Гена, а враги у мамы были?
— Я не знаю.
— Она никогда не рассказывала?
— Не слыхал.
— В последние дни ничего не заметил?
— Что?
— Не была ли мама расстроена, не получала ли писем, не приходил ли кто...
— Нет.
— А что пропало?
— У меня ничего не пропало.
Рябинин начал писать протокол...
Любая смерть загадочна. Ему всегда казалось, что каждый умерший унес с собой какую-то тайну, выведанную им у жизни, — уж во всяком случае унес тайну смерти, которую испытал. Поэтому предки всегда представлялись Рябинину умнее современников. Любая смерть загадочна... Но погибший уносил две тайны — тайну свою и тайну убийцы.
— Гена, ты кого-нибудь подозреваешь?
— Кого мне подозревать...
— Приятелей непутевых у тебя или у Николая нет?
— Конечно, нет.
Рябинин встал и глянул на часы — утро, серое и предзимнее. Дом затих. Ушли теперь ненужные понятые, уехали теперь ненужные эксперты, разбежались по заданиям инспектора уголовного розыска...
— А почему ты не идешь к отцу?
— Он хочет побыть один.
Следователь положил ему руку на плечо и легонько пожал. Без слов, вместо слов, которых он не мог придумать для этого вступающего в жизнь юноши, — в ту жизнь, за которую отвечали взрослые, в том числе и он, Рябинин.