— Эйнар с Ребра вот пришел. Теперь у Прийду на Рямпсли начнется пора веселья… Эйнар уже баб пугает тут. Обрядился в простыню, в темноте преследовал — поколотили они его.

— А Король?

— Он на Сааре бывает — прибегает в бане отмываться; в деревне рассказывают, что по хуторам зарабатывает на жизнь, поросль вырубает, видели его в Розвальнях.

Затем коротко описал Юхан, о чем говорилось в округе: убийца на острове разгуливает с какой-то женщиной из Розвальни, разыгрывает из себя народного мстителя. Алфред промолчал, что сейчас с этим «народным мстителем» в лесу столкнулся. Он успокоился: значит, Король не пропадет, уроки труда оказались полезны.

Алфред не собирался на Сааре долго задерживаться. Юхан предложил хлеба — он отказался: неизвестно, как теперь живут на Сааре. Велел передать Королю, чтобы пришел навестить, объяснил старику, как найти деревню Прятки, и предупредил: эту информацию надо передать только Королю… На Юхана, он знал, можно положиться: кому не надо — не скажет. И на Короля можно положиться. Не понимая почему, Алфред вдруг ощутил острую потребность в присутствии Короля, он вдруг осознал; Короля надо обязательно повидать.

Но как же все-таки живут люди на Сааре?

О, тихо и мирно. На Сааре уже нет войны, люди живут дружно, парами — те, у кого есть пара. Так что Манчи и Манчита — пара, Хуго и Мелинда — пара, а прочая скотина не в счет. Каждая пара старается, как всегда, угодить Юхану. И живется ему беззаботно. К нему проявляется исключительная чуткость! Иногда бывают нелады: выясняют, кто больше по хозяйству делает, ну а питаются, как обычно, — отдельно: одна пара накрывает на столе в кухне только для себя, но обязательно приглашает и Юхана; потом другая накрывает — тоже приглашает Юхана. Если же несут еду в свои спальни, тут Юхана, конечно, не зовут. Одним словом, дружно живут…

Конечно, и Хуго и Манчи, и Эдгар и Алфред, и отсутствующие сестры — все считаются наследниками Юхана, но реальными являются — и это тоже понимали все — только те, кто проживает на хуторе.

Алфреда не занимала эта борьба за наследство, которого к тому же надо было еще дождаться… Алфреда занимала только одна мысль: скоро ли конец войне? Из газеты, которую читал Юхан, он узнал, как английская авиация совершала свой тридцать четвертый налет на Берлин самолетами типа «москито», американские же войска вышли к Франкфурту-на-Майне, и, видит Бог, нацистскому героическому сопротивлению приближался конец, если, конечно, можно верить газете. Состояние нацистского режима красноречиво проиллюстрировала карикатура: «Гитлер после очередного удара» сидел, потрясенный, в нелепой позе, перед картой Германии, где от Германии оставался маленький кусочек.

Отобрав самое нужное из инструментов, Алфред отправился обратно. Ночью, если прямиком через Брюкваозеро и деревнями, не заходя за продуктами, — Вальве сходит потом через Кишмялягушки, — то за три часа он успеет в Прятки. Попрощавшись с отцом он ушел из родного дома, а сердце больно защемило оттого что не удалось застать Короля.

Погода, как по заказу, заснежилась; метель не метель, но сыпало белой пыльцой. Он шел, широко шагая, собаки во дворах рычали, тявкали, скулили, людей же — никого. После встречи с Рууди он уже никого особенно и не опасался. Шел легко и быстро, фантазируя, как заживет, если получится еще раз выкрутиться из ситуации, как он все устроит по-новому уйдет из города, станет жить в деревне, будет и столяром и земледельцем, чтобы на все случаи.

До Кишмялягушки Алфред прошел скорее, чем рассчитывал. Добрался уже перед рассветом. Отсюда тоже можно было сократить путь, пробираясь по заснеженным пастбищам. Он почти миновал поселок, когда его властно окликнули, велели остановиться, подойти. Заметил поодаль силуэты людей и сообразил: эти не из компании Рууди; кинулся бежать. Все еще сыпало снежной мукой, в темноте его следы на снегу обнаружить не так-то просто. К утру, если не настигнут, все уже заметет-занесет. Сзади продолжали кричать: похоже, за ним гнались.

Постепенно голоса догоняющих затихли. С часик он плутал по лесочкам и пастбищам, путая следы, уже недалеко оставалось до Прятки, как резанула острая, обжигающая боль в правой ноге, что-то вцепилось в большой палец, хотелось освободить ногу — дернуло болью. Ощупав руками, наткнулся на металлическую пружину — капкан!

Он знал, такие ставили на лис. Вроде и не очень сильный… Наверное, уже давно поставили. И ждал-дожидался этот капкан… Однако ботинок из свиной кожи пробил играючи. С трудом, поранив руку обо что-то режущее, удалось высвободить ногу. Она от боли онемела. Взятые на Сааре инструменты в мешке уронил, поднимать не стал. Идти было неудобно, на правую ногу едва можно было опереться. Слава Богу, из темноты выступили силуэты домов — добрался до Прятки.

Постучал в окно, и Вальве открыла ему дверь. Он сразу похромал на кухню. Вальве зажгла керосиновую лампу и увидела на полу расплывшиеся кровавые следы. Алфред крикнул ей, чтобы разорвала простыню, принесла йод. Он стал снимать ботинок — снялся легко. Нога от боли настолько онемела, что стала бесчувственной. Стянул и носок и уставился на палец: насквозь прокусанный, он едва держался. Может, все же на волка капкан? Откуда на острове волки? Здесь их нет. На кабана, может?..

Он ужаснулся от мысли, что возможно заражение крови, гниение, гангрена — черт знает что! Подойдя к чурбаку у плиты, недолго смотрел на истекающую кровью ногу, схватил воткнутый в пень топор и легким ударом отсек палец напрочь. Вошла Вальве с тряпками и йодом, вскрикнула в ужасе, увидев палец на полу у пня.