Шрифт:
— Вставай, вояка, приехали, — грубо сказал он. — Я не знаю, откуда ты идешь и куда... Забирай винтовку и улепетывай!
Ошарашенный всем этим, Дмитрий не двинулся с места.
— Ну, чего стоишь? — Травушкин залепил ему подзатыльник, зло выругался, вскочил на бричку, хлестнул кнутом лошадь и помчался по просеке.
С винтовкой в руках Дмитрий стоял на опушке. Он был так ошеломлен, что с трудом верил в свое освобождение. Он даже не успел поблагодарить одноглазого, не успел узнать, кто он и куда поехал.
«Бублик должен догонять бричку и поедет по этой дороге, — подумал Дмитрий. Он дернул затвор мухинской винтовки. — С патроном... Значит, можно встречать Бублика».
Пригибаясь, Дмитрий побежал к дороге, залег в кустах. Пусть едет предатель, пусть, это будет его последняя поездка!
По дороге то и дело пробегали немецкие машины, промчалась даже легковая, и Дмитрий еле удерживал себя от того, чтобы не бабахнуть по кабине.
Ждать пришлось долго. Он даже побаивался, что Бублик поедет в Криничное какой-нибудь другой дорогой. Но вот вдали показалась бричка. Дмитрий приложился щекой к винтовочному прикладу... и неожиданно узнал Полину, сидевшую рядом с Бубликом, даже расслышал ее тревожный голос: «Скорей, скорей же!». «Почему она едет с ним?» — молнией пронеслось в голове у Дмитрия. Он прицелился, но не выстрелил. Нет, стрелять он не мог, потому что попал бы в Полину. Полина загораживала Бублика.
Бричка протарахтела мимо, а он лежал в кустах, ничего не понимая.
«Полина поехала с Бубликом в Криничное... Зачем?» — лихорадочно билось в мозгу.
18
Дмитрий спешил на базу. И хотя отяжелевшая винтовка порядком-таки натрудила ремнем плечо, он ходко шел по знакомому лесу и думал о том, что на базе, пожалуй, переполох. Партизаны, наверное, кинулись выручать его... Эта мысль согревала Дмитрия ласковым теплом, сейчас он даже тихонько побранивал товарищей — зачем же, мол, из-за одного так беспокоиться... Ему стало чудиться, что если бы одноглазый человек не оказался таким добрым, он, Дмитрий Гусаров, освободил бы себя сам. Да, да! Развязал бы проволоку...
— Стой! Пропуск! — неожиданно раздался голос. — А-а-а, доктор. Проходи.
— Иван Фомич! — обрадовался Дмитрий.
Прихрамывая, к нему подошел Кухарев.
— Ну, вернулся?
— Вернулся, Иван Фомич!
— Ах ты, грех тяжкий, сколько мы тут из-за тебя переволновались, когда лошадка без наездника прибежала, — покачал головой Кухарев. — Ну да ладно, что было, то сплыло. Иди, отдохни. Умаялся, небось?
Дмитрий обиделся на Кухарева, очень обиделся. Тот не расспросил, не поинтересовался, что да как, будто он, Дмитрий, с прогулки вернулся. «Иван Фомич на посту, а на посту разговаривать не положено», — в мыслях оправдал он Кухарева.
На базе в этот предвечерний час было тихо и безлюдно, только повар хлопотал у котла под навесом. И в лазаретной землянке тоже было тихо. Софья Панкратовна сидела на топчане и опять что-то шила.
— Ты, Митя? Что там у тебя было? Ты, Митя, поосторожней, а то и до беды недалеко, — негромко сказала она. — Я вот занавесочки шью, — без всякой связи продолжила она. — Приезжал Борис Николаевич и поругал нас. Уюта, говорит, нет. Он ведь любит, чтобы в палатах уютно было...
Дмитрий не дослушал, его не интересовали ни занавесочки, ни уют, он устал и хочет спать...
— Митя, командир тебя просит, — сказал вошедший Рубахин.
«Вспомнил обо мне командир, узнал, наверное, что я вернулся, и рад поговорить, доклад выслушать, а может быть, на задание пошлет», — подумал Дмитрий. Он шел к Романову с чувством бойца, исполнившего свой долг и побывавшего в таком переплете, который не каждому по плечу.
Романов жил в небольшом рубленом домике. В этом же домике был и партизанский штаб, и районный исполнительный комитет и, наверное, еще что-то районное. По крайней мере, Дмитрий примечал, что сюда часто приходили какие-то люди, которых он потом не видел на базе.
Романов и Сеня Филин сидели за столом и перебирали какие-то бумаги.
Дмитрий на ходу подтянулся, даже хотел потуже затянуть красноармейский ремень, чтобы выглядеть этаким стройным военным, но красноармейского ремня на нем не было, да и одет он был не по-армейски. Что дал ему дед Минай, в том и ходил.
— Товарищ командир, санитарный инструктор по вашему вызову явился! — бодро доложил Дмитрий.
— Явился... Являются только ангелы, — с сердитыми нотками в голосе отозвался Романов.
Тон командира удивил Дмитрия.
— Ты расскажи, Гусаров, как и почему попал в Подлиповку! Кто тебя посылал туда? Кто? — Романов подошел к нему — злой, взвинченный, глаза его были налиты гневом.
Дмитрий молчал. Не станет же он рассказывать о том, как ему хотелось проскакать на лихом коне по подлиповской улице, погарцевать перед окнами Полины.
— За такие штучки расстреливают без суда и следствия! Черт знает, что натворил! — возмущался Романов.
Натворил? Дмитрий с недоумением поглядывал на разгневанного командира, поспешно перебирая в памяти события нынешнего дня. Приказ как будто выполнил, побывал у лесника, лесник — у доктора Красносельского, доктор Красносельский уже прооперировал раненого партизана. Все как будто в порядке... Ах, да — Подлиповка... В Подлиповке его схватили, скрутили руки... Конечно, он мог бы и не заезжать в Подлиповку... Рискнул и чуть было не поплатился жизнью...