— Не знаю, может быть, и видела. Какие-то ощущения были…

— Вы сразу догадались, что в пьесе описана ваша жизнь? — спросил доктор.

— Да, и с первых же строчек пьеса меня ужаснула. Больше всего подействовало то, что в пьесе не было ни грамма вымысла. У меня тут же родился панический страх. Потом возник ещё больший страх — оказаться униженной в его глазах. Для меня это уже было хуже смерти…

Она горестно вздохнула и продолжила:

— Вы правы, гордыня давно сожрала меня. Поэтому я выкинула из головы все вопросы, как и откуда он всё это пронюхал, и приняла его вызов. Ведь до сих пор мне всё сходило с рук и вызывало только восхищение. Меня просто никто не смел одёрнуть. Но на самом-то деле, чем я лучше тех подонков, которым душу облегчала? Просто, им было нельзя, а мне — позволено. И вам я солгала, что в жизни поступила бы так же, как на сцене… Как я теперь ненавижу себя за эту лживость, двуличность, и все люди мне противны. То, что я творила в жизни под маской экстравагантности и девичьей наивности, на сцене превратилось в сплошное омерзение. Это было так гадко, что я не выдержала и сорвалась… Доктор, я покончу с собой, или сойду с ума от сознания, что моя человеческая сущность — такое дерьмо! — в сердцах выплеснула она.

— Всё, всё. Остановитесь, — загадочно улыбаясь, прервал её доктор. — Боюсь, вы немного увлеклись и вошли в раж. Действительно, гордыня породила ваше болезненное самолюбие, а эти люди ввели вас в соблазн. Вы им просто подыграли. Лучше вспомните других людей, тех, которых вы не презираете. Думаю, что шляп с их голов вы не срывали. Верно?

— Но и они не лезли ко мне с подарками и поцелуйчиками.

— Всё правильно. Им же не надо было прятать свои страхи от вас.

— Доктор, а мне-то как избавиться от своего страха? Ведь нет объяснения тому, что сумел сделать режиссёр. Это же уму непостижимо!

— Почему же, есть объяснение, — вновь улыбнулся доктор. — Я не могу в подробностях объяснить природу этого явления, но оно существует. Представьте, что у режиссёра есть приёмник, настроенный на определённую волну, а у вас передатчик на той же волне.

— Думаете, он телепатически забирал от меня информацию? — удивлённо спросила она.

— Совершенно верно. Вы же внедрили в режиссёра, так называемого, «единственного зрителя». Свои мизансцены в жизни вы также разыгрывали для этого зрителя. Этот зритель вытянулся, как слуховая трубка от вас к нему. Помните, вас преследовал кошмар? Режиссёр тогда внедрил в вас своего зрителя и отсёк его от себя. Поэтому у вас был один и тот же кошмарный сон. Но вы же своего зрителя не отсекали, и режиссёр мог иметь доступ к тому, что вы разыгрывали в жизни. Будто через слуховую трубку вы были с ним на прямой связи. Вот каким образом информация поступала к нему.

Она задумалась. Спустя несколько мгновений она произнесла:

— Честно говоря, я не очень разбираюсь в тонкостях телепатии. Пожалуй, это правдоподобное и единственное объяснение… Представляю, как бы вам хотелось расспросить самого режиссёра.

— Теперь это невозможно. Режиссёр скончался в ту же ночь, когда у вас был бред.

Она обомлела.

— Как?.. Он скончался?

— Да.

— Как это произошло? — растерянно спросила она.

— Он скончался в больнице. Говорят, кричал о помощи, но почему-то с издёвкой, будто дразнился.

— Не может быть!

Она вскочила на ноги, и, как подкошенная, рухнула обратно на стул. Прошло несколько минут, прежде чем она смогла прийти в себя:

— Он кричал: «Помогите»? Так, значит, это был он?.. Я вспомнила! Это же был его голос! Тогда я не могла вспомнить, а сейчас вспомнила… Значит, я сбежала, а он застрял в этой бездне?!.. Но это же невероятно!.. Это же бред какой-то!.. Я ничего не понимаю!

Внезапно она в упор посмотрела на доктора, и доктор прочёл в её глазах недоверие. Негодующим тоном, она, чеканя каждое слово, спросила:

— А вы-то, откуда знаете про всё это? Уж не плод ли это вашей фантазии?

Доктор снисходительно улыбнулся.

— Он скончался у себя в городе, в психиатрической клинике, а там работает мой бывший однокурсник. После разговора с вами я звонил ему с просьбой отыскать режиссёра. Вот он и рассказал мне, как это произошло. Человек в изменённом сознании иногда приобретает паранормальные способности, и режиссёр каким-то образом мог наблюдать за вами. Эта область психиатрии пока что плохо изучена, — спокойно объяснил доктор. — Кстати, ваша пьеса возымела на него такое действие, что свой сценарий он мог писать только тогда, когда жжения в глазах не было…

У неё был растерянный вид, и доктор предложил:

— Мои слова легко проверить. На почтовом конверте должен быть штемпель, где указан адрес психбольницы.

— Я не обратила внимания на обратный адрес, но прямоугольная, то ли треугольная печать, кажется, была, — обескуражено произнесла она.

Спустя мгновение, она растерянно констатировала:

— Так вот как он скончался…

— Сокурсник сказал, что режиссёр спился. Он отвернулся от всех и остался совсем один, — спокойным тоном ответил доктор и вздрогнул, вспомнив, что ещё со школьной скамьи он придумал себе девиз: «In solo — veritas» — истина в одиночестве.

Её сердце сжалось, и она надолго задумалась. Доктор не прерывал молчания.

Наконец, она заговорила:

— Я понимаю, что в этом есть моя вина и сознаю, что поступила жестоко.

— Режиссёр тоже обошёлся с вами не по совести, и вы имели право бороться за своё место в жизни, — попытался ободрить её доктор.

— Спасибо, доктор, — грустно улыбнулась она в ответ. — Всё равно очень тяжко сознавать, что по твоей вине кто-то пострадал, хоть и я с его «благословения» очутилась…

Фразу она не закончила и задумчиво произнесла: