Шрифт:
— Я? По-моему, здесь… почти… почти божественно.
— В этом ужасном лондонском балагане? Да он просто отвратителен, если хотите знать.
— О, в таком случае, — рассмеялся он, — я вовсе не хочу знать.
Последовала долгая пауза, которую мисс Гостри, по-прежнему заинтригованная тайной — что же производят в Вулете? — наконец прервала.
— Так все-таки что это? Прищепки для белья? Сухие дрожжи? Вакса?
Ее вопрос привел его в чувство.
— Нет-нет. Даже не «горячо». Право, вряд ли вы догадаетесь.
— Как же мне решить, вульгарен этот предмет или нет?
— Решите, когда я его назову. — И он попросил ее немного потерпеть.
Однако можно сразу откровенно признаться, что он намеревался и впредь отмалчиваться. По правде говоря, он так никогда и не назвал ей этот предмет, но, как ни странно, оказалось, что в силу некоего присущего ей внутреннего свойства охота получить эти сведения у нее вдруг отпала, а ее отношение к данному вопросу превратилось в явное нежелание что-либо по его поводу знать. Ничего не зная, она могла дать волю своему воображению, а это, в свою очередь, обеспечивало благодатную свободу. Можно было делать вид, будто эта безымянная вещица и впрямь нечто неудобопроизносимое, а можно было придавать их взаимному умолчанию особый смысл. И то, что она затем сказала, прозвучало для Стрезера чуть ли не откровением.
— Может быть, потому, что этот предмет так дурно пахнет — что эта продукция, как вы изволили выразиться, крайне вульгарна, мистер Чэд и не хочет возвращаться домой? Может быть, он чувствует на себе пятно. Не едет, чтобы оставаться в стороне.
— О, — рассмеялся Стрезер, — на это мало похоже — вернее, совсем не похоже, чтобы он чувствовал себя «замаранным». Его вполне устраивают деньги, выручаемые за эту продукцию, а деньги — основа его существования. Он это понимает и ценит — то есть я хочу сказать, ценит то содержание, которое высылает ему мать. Она, разумеется, может урезать ему содержание, но даже в этом случае за ним, к несчастью, останутся, и в немалом количестве, деньги, завещанные ему дедом, отцом миссис Ньюсем, его личные средства.
— А вы не думаете, — спросила мисс Гостри, — что именно это обстоятельство позволяет ему быть щепетильным? Надо думать, он не менее разборчив и в отношении источника — явного и гласного источника — своих доходов?
Стрезер весьма добродушно — хотя это и стоило ему некоторого усилия — отнесся к ее предположению.
— Источник богатств его деда — а следовательно и его доля в них — не отличается безупречной чистотой.
— Какого же рода этот источник?
— Ну… сделки, — поколебавшись, ответил Стрезер.
— Предпринимательство? Махинации? Он нажился на мошенничестве?
— О, — начал Стрезер не то чтобы с воодушевлением, но весьма энергично, — я не возьмусь егоаттестовать или описывать его дела.
— Боже, какие бездны! А покойный мистер Ньюсем?
— Что вам угодно знать о нем?
— Был таким же, как этот дедушка?
— Нет, он придерживался противных взглядов. И вообще, был совсем иного сорта человеком.
— Лучше? — не унималась мисс Гостри.
Стрезер замялся.
— Нет, — вырвалось у него после паузы.
— Благодарю вас, — отвечала его спутница, и ее немой комментарий к охватившим его сомнениям был достаточно выразителен. — Ну так разве вы не видите, — продолжала она, — почему вашего молодого человека не тянет домой? Он глушит в себе чувство стыда.
— Стыда? Какого стыда?
— Какого стыда? Comment done? [12] Жгучего стыда.
— Где и когда, — спросил Стрезер, — вы в наши дни встречали чувство жгучего — да и вообще какого-либо — стыда? Те, о ком я говорю, поступали как все и — исключая разве древние времена — вызывали только восхищение.
12
Да как же? (фр.)
Она тут же поймала его на слове:
— И у миссис Ньюсем?
— Ну я не могу отвечать вам за нее!
— И среди подобных дел, — да еще, если я верно вас поняла, извлекая пользу из них, — она остается все такой же исключительной?
— Я не могу говорить о ней! — запротестовал Стрезер.
— Да? — Мисс Гостри секунду помолчала. — Думается, как раз о ней у вас есть что сказать, — заявила она. — Вы мне не доверяете.
Упрек возымел действие.
— Ее деньги идут на добрые дела, ее жизнь посвящена и отдана другим…
— Во искупление грехов, так сказать? О Боже! — И, прежде чем он успел возразить, добавила: — Как отчетливо я вижу ее благодаря вам!
— Видите? — бросил Стрезер. — Ничего больше и не нужно.
Ей и впрямь казалось, будто миссис Ньюсем стоит у нее перед глазами.
— Да, у меня такое чувство. И знаете, она действительно, несмотря ни на что, прекрасна.