Однако сегодня Ракель слушала сетования своей крестной матери вполуха, ибо в это утро получила весточку о том, что было гораздо ближе ее сердцу, нежели вопросы европейской политики.

Уставившись в окно кареты и думая о своем, девушка лишь рассеянно кивала, и Хосефа легко прочитала ее мысли:

– Ты думаешь о нем, да, дорогая?

Называть имя нужды не было: обе и так прекрасно знали, о ком речь.

– Да, я думала о том, что рассказала мне Мария. Прошли месяцы, но люди все еще говорят о нем.

– А почему бы и нет? Ведь ничего более скандального в колонии раньше не происходило, не так ли? Я лично вообще не слышала ничего подобного за всю свою жизнь. Чтобы ребенка ацтека выдали за испанца? Чтобы пеон вырос и стал блистательным кабальеро, гачупино? А теперь он сбежал из тюрьмы и, по слухам, сделался разбойником, что вызвало настоящий переполох среди всех этих самодовольных носителей шпор. История, достойная пера романиста, поучительная и полная едкой иронии. Как жаль, милая, что тебя угораздило влюбиться в этого несчастного молодого человека.

– Я вовсе не люблю его.

– А вот и нет, любишь. Беда не в том, что он небезразличен тебе; меня огорчает, что твой избранник – дурной человек.

– В том, что его подменили, нет его вины.

– Разумеется, нет. Я имею в виду совсем другое: то, как он обошелся с тобой. Этот негодяй воспользовался тобой и бросил, когда ты попала в беду.

– Я не виню его. Это дядя заставил его обручиться со мной. А сам он никогда не любил меня и ни за что не женился бы на мне, не подталкивай его к тому денежные соображения, даже будь я самой красивой женщиной в колонии. Хочешь знать почему? Ну, во-первых, я метиска. Кроме того, он влюблен в другую женщину, которая, кстати, считается первой красавицей в Новой Испании. Так что обрушившиеся на нашу семью несчастья позволили ему избежать нежеланного брака, а с ним – и несчастливого будущего.

Донья Хосефа усмехнулась.

– Он глупец. Даже у нас в Гуэретаро известно, что эта особа, предмет его воздыханий, – корыстолюбивая сердцеедка, которая только и думает, как бы повыгоднее обменять свою красоту на богатство и положение в обществе. Да, ее внешность привлекает мужчин, но участь будущего супруга этой красавицы незавидна: она потребует самые дорогие украшения, самые роскошные особняки и экипажи и самые изысканные наряды.

– Ну, этого ему теперь бояться нечего. Ему нужно бояться только альгвазилов вице-короля.

Когда Ракель говорила о Хуане, голос ее звучал ровно, но сердце не могло оставаться спокойным.

Она полюбила его с первого взгляда и, не задумываясь, отдала самое дорогое, что может быть у девушки, свою невинность. Поэтому, когда Хуан расторг помолвку, бедняжка почувствовала, что ее сердце разбито. Сдержав подступившие из-за нахлынувших воспоминаний слезы, Ракель призналась крестной:

– Да, я вправду люблю его и никогда не полюблю никого другого. Я просто боюсь, что он никогда не найдет счастья, мне же предстоит умереть в монастыре, подписав отречение от мира своей кровью, как сестре Хуане.

Неожиданно донья Хосефа рассмеялась.

– Прости, дорогая, – пояснила она изумленно взглянувшей на нее крестнице. – Я смеюсь вовсе не над твоими словами. Просто я подумала, как отреагировали бы власти, узнав, что злоумышленник Хуан де Завала сбежал из Гуанахуато в сапогах твоего покойного отца.

Итак, я благополучно покинул гасиенду Руперто Хуареса, привязав собачонку к телу его умершего отца. Теперь мой план заключался в том, чтобы направиться на северо-запад, в сторону Сакатекаса. В прежние времена мне случалось охотиться и в окрестностях Сакатекаса, и в дикой местности, что лежит к северу оттуда. Было очевидно, что довольно скоро люди с гасиенды начнут искать меня совместно с альгвазилами вице-короля, а где лучше укрыться спасающемуся бегством преступнику, как не на диком, неприветливом севере?

Вышеупомянутый Сакатекас был вторым в колонии по богатству серебряных рудников районом: он так и сочился деньгами, словно пироги медом; однако и сам город, и его округа считались куда менее цивилизованными, чем Гуанахуато. Я мог бы, наверное, бежать еще дальше на север, за сотни лиг, до самой реки Рио-Браво и редких поселений, расположенных за ней. Колония была огромна, города зачастую находились в неделях пути друг от друга, и можно было провести в пути не один день, никого не повстречав. Человек, набивший седельные сумы краденым серебром, имел возможность при некой толике удачи скрываться, пребывая в бегах, всю жизнь.

Да, бегство в Сакатекас представлялось самым очевидным выходом, и наверняка альгвазилы станут рассуждать именно так. Но я решил поступить хитрее: намеренно оставил (так, чтобы они бросались в глаза) следы, ведущие на север, а сам, обогнув гасиенду, двинулся на юг. Ясно, что именно в Сакатекасе меня будут искать в первую очередь. Мало того, многие из владельцев тамошних рудников и торговцев бывали у нас на гасиенде и знали меня в лицо. Стоит мне показаться на улицах города, и меня тут же узнают.