– Одолжи мне хотя бы крузаду. А то я совсем на мели.
– Потом поглядел на море, на парусники у причала:

– Что-то Божий Любимчик запаздывает. Пошли в порт?

Фитиль, сказал, что останется ждать Божьего Любимчика, а Педро Пуля и Сачок пошли в порт. Они пересекли набережную, ноги увязли в прибрежном песке. Какой-то корабль отошел от причала пятого пакгауза. Там взад и вперед сновали люди.

Педро Пуля спросил Сачка:

– Ты хотел бы стать моряком?

– Не знаю... Мне и здесь хорошо. Нет, я отсюда ни ногой.

– А я бы хотел. Взобраться на мачту. Да еще в шторм. Здорово, а? Помнишь ту историю, что читал нам Профессор, ну, ту, про бурю? Красотища...

– Да, здорово было.

Педро Пуля стал вспоминать историю, а Сачок подумал, какая ужасная глупость - уплыть из Баии, если здесь можно вести легкую и красивую жизнь бродяги и бездельника: нож за поясом, гитара в руках, смуглянка для забав на песке. Вот о чем он мечтал.

Они подошли к воротам седьмого пакгауза. Жоан де Адам, портовый грузчик, необычайно сильный негр, старый забастовщик, которого любили и боялись все в порту, сидел на ящике и курил трубку. Видно было, как под рубашкой играют его мускулы. Увидев ребят, он радостно их приветствовал:

– Гляди-ка! Дружище Сачок. И капитан Педро.

Он всегда называл Пулю только "капитан Педро" и любил разговаривать с ним. Жоан де Адам подвинулся, чтобы дать место Пуле. Сачок присел перед ними на корточки. В углу продавала апельсины и кокарду1 пожилая негритянка, одетая в национальный костюм байянки: цветастую ситцевую юбку и белую кофту, не скрывавшую крепкую для ее возраста грудь. Недолго думая, Сачок взял с лотка апельсин и стал чистить, разглядывая пышный бюст негритянки:

– Грудь-то у тебя еще вполне, а, тетушка?

Негритянка улыбнулась:

Эти нынешние мальчишки совсем не уважают старших,

1кокада - десерт из кокосового ореха

кум Жоан. Где это видано, чтобы такой постреленок обсуждал грудь такой старой карги, как я?

– Брось, тетушка. Ты еще хоть куда...

Негритянка задорно рассмеялась.

– Я уже свое отгуляла, Сачок. Прошли те времена. Спроси вон его, - она указывала на Жоана де Адама.
– Помню, как он, почти совсем мальчишка, немногим старше тебя, устроил первую забастовку здесь в порту. В ту пору никто и не знал, что это за чертовщина такая - забастовка. Ты помнишь, кум?

Жоан де Адам утвердительно кивнул и закрыл глаза, вспоминая давние времена первой забастовки. Он был одним из самых старых докеров, хотя никто не давал ему его лет.

– Если негр не седой, он до ста лет молодой, - заметил Педро Пуля. Тут негритянка сняла с головы косынку, и все увидели, что шевелюра у нее совершенно белая.

– Понятно, почему ты носишь платок. Тщеславная негритянка...- пошутил Сачок.

Жоан де Адам спросил:

– Ты помнишь Раймундо, кума Луиза?

– "Блондина", что погиб в забастовке? Как не помнить! Ведь он почти каждый день останавливался чуток поболтать со мной, любил пошутить...

– Его убили как раз в этом самом месте в тот день, когда на нас напала конная полиция, - он глянул на Педро Пулю.
– Ты никогда не слышал о нем, капитан?

– Нет.

Тебе было тогда года четыре. После этого, примерно с год, ты переходил из одного дома в другой, пока не сбежал. А потом мы услышали о тебе, когда ты стал главным у капитанов песка. Но мы знали, что ты сумеешь за себя постоять. Сколько тебе сейчас лет?

Педро принялся высчитывать, но сам же Жоан де Адам остановил его:

– Тебе пятнадцать, правильно, кума?

Та кивнула. Жоан де Адам продолжил:

– Как только пожелаешь, ты получишь место здесь, в порту. Мы храним его для тебя.

– Почему?
– спросил Сачок, поскольку сам Педро растерялся и только вопросительно смотрел на грузчика.

– Потому что его отец - тот самый Раймундо, и он погиб здесь, борясь за нас, за наши права. Настоящий был человек, стоил десяти нынешних.