Вдруг Профессор спросил:

– А ты уже умеешь управляться с машиной?

– Нет еще, - с явной неохотой признался Хромой, - завтра сеу Франса меня научит.

– Значит, завтра, когда все разойдутся, ты сможешь пустить ее только для нас. Включишь - и мы покатаемся.

Педро Пуля с энтузиазмом поддержал эту идею. Остальные, затаив дыхание, ждали, что ответит Хромой. И когда тот согласился, многие захлопали в ладоши, другие закричали "ура!". Сухостой оставил, наконец, лошадь Лампиана и подошел к ним:

– Хотите, покажу кое-что?

Конечно, все хотели. Сертанежо забрался на карусель, завел пианолу, и полилась мелодия старинного вальса. Суровое лицо Сухостоя потеплело. Он смотрел на пианолу, смотрел на счастливые лица мальчишек. Как в храме внимали они звукам, что лились из самого сердца карусели. И только для них, нищих и отважных капитанов песка, звучала волшебная музыка, умножая магию этой Байянской ночи. Все молчали, потрясенные. Какой-то рабочий, увидев на площади группу мальчишек, подошел к ним и замер, покоренный старинной мелодией. И тут из-за тучи выплыла огромная луна, и звезды заблистали еще ярче, и море совсем успокоилось (может быть, сама Йеманжар вышла на берег послушать музыку?), и город казался огромной каруселью, где на невидимых конях кружились капитаны песка. И в эти минуты они чувствовали себя хозяевами города. И любили друг друга, как братья, потому что им, никогда не знавшим ни заботы, ни ласки, музыка дала и нежность, и человеческое тепло. И Сухостой наверняка забыл сейчас о Лампиане. Педро Пуля не мечтал стать когда-нибудь вожаком всех бродяг Баии. А Хромому не хотелось броситься в море, чтобы видать прекрасные сны. Потому что музыка льется из сердца карусели только для них и для этого рабочего. Это был вальс, старинный и печальный, всеми забытый в этом городе.

Люди стекаются со всех улиц. Сегодня субботний вечер, завтра не нужно идти на работу, поэтому они не торопятся домой. Многие сидят в барах: в "Приюте моряка" полно народу, но те, у кого есть дети, идут на площадь. Она плохо освещена, зато лучше видны летящие огни карусели. Дети любуются ими и хлопают в ладоши. У входа Сухостой подражает голосам зверей, зазывая публику. На нем надет патронташ, крест-накрест, словно он только что из сертана. Папаша Франса подумал, что это привлечет внимание публики, и Сухостой в самом деле похож на настоящего кангасейро в кожаной шляпе, с патронташем на груди. Он кричит на разные голоса, пока перед ним не соберется толпа: мужчины, женщины, дети. Тогда он продает желающим билеты. Площадь охвачена весельем: огни карусели радуют всех. В центре Хромой, на корточках, помогает папаше Франсе завести мотор. И карусель крутится вместе с детьми, пианола играет свои старинные вальсы, Сухостой продает билеты.

По площади гуляют парочки влюбленных. Матери семейств покупают пломбир и эскимо. Какой-то поэт, сидя у моря, сочиняет поэму об огнях карусели и радости детей. Карусель освещает всю площадь и все сердца. Ежеминутно с улиц и переулков вливаются на площадь все новые и новые толпы народа. Сухостой, одетый кангасейро, зазывает публику. Когда карусель останавливается, дети гурьбой бросаются к ней, на ходу показывая билеты, их невозможно сдержать. Если кому-то не хватает места, он остается, чуть не плача, и с нетерпением ждет своей очереди. А когда карусель останавливается, многие не хотят слезать, и тогда приходится вмешиваться Хромому:

– Ну-ка, давай, давай отсюда. Или покупай другой билет.

Только так дети покидают полюбившихся лошадок, без устали бегущих по кругу. Их место занимают другие, и вновь несутся неутомимые скакуны, летят разноцветные огоньки, сливаясь в один удивительный нимб, и пианола играет свои старинные мелодии. На скамейки садятся влюбленные,

и пока карусель крутится, шепчут друг другу слова любви. А некоторые даже целуются, когда мотор выходит из строя, и огни гаснут. Тогда папаша Франса и Хромой склоняются над мотором и ищут неисправность, пока бег не начнется снова, положив конец возмущенным крикам детей. Хромой узнал уже все тайны мотора. Наступает момент, когда папаша Франса велит Хромому подменить Сухостоя на продаже билетов, чтобы тот мог покататься на карусели. И мальчишка всегда выбирает лошадку, которая служила Лампиану. Карусель вращается, Сухостою кажется, что под ним настоящий конь, а в руках - карабин. Он целится в тех, кто сидит впереди, нажимает на курок и видит, как, сраженные пулей, они падают, умытые кровью... А лошадь бежит все быстрей и быстрей, и Сухостой снова и снова нажимает на курок и убивает всех вокруг, потому что все они полицейские на службе у богатых фазендейро. Потом он грабит деревни, города, поезда, всегда верхом на своем коне, не выпуская винтовки из рук.

Теперь очередь Хромого. Он идет молча, весь во власти какого-то странного чувства. Идет, как верующий к мессе, как любовник - в объятия любимой, как самоубийца - навстречу смерти. Идет, бледный, еще сильнее волоча ногу. Взбирается на синюю лошадку со звездами на деревянном крупе. Губы его плотно сжаты, уши не слышат музыки пианолы. Он видит только огни карусели, которые крутятся вместе с ним, и ему кажется, что он такой же, как все эти дети, у которых есть дом, отец и мать, которые целуют и любят его. Хромой представляет себе, что он один из них, и закрывает глаза, чтобы надежнее сохранить эту иллюзию. Он уже не видит ни мучивших его солдат, ни того человека в жилете, который смеялся. Сухостой убил их всех. Хромой, как натянутая струна, боится шелохнуться. Теперь он летит над морем прямо к звездам, это самое чудесное путешествие на свете, даже Профессор не рассказывал о таком. И сердце его бьется, бьется, словно вот-вот выскочит из груди.

В эту ночь капитаны песка не пришли. Не только потому, что карусель работала допоздна (в два часа ночи на ней еще катался народ), но и потому, что многие из них, в том числе Педро Пуля, Сачок, Бузотер и Профессор, были заняты своими делами. Решили пойти на следующий день часа в три-четыре утра. Педро Пуля спросил Хромого, умеет ли он обращаться с мотором:

– Не хорошо, если ты что-нибудь сломаешь, - убыток твоему хозяину, - объяснил он.

Да я уже знаю все, как свои пять пальцев. Это для меня пара пустяков.

Профессор, игравший в шашки с Длинным, заметил:

– Не заглянуть ли нам на площадь сегодня днем? Вдруг что-нибудь выгорит?

– Я, пожалуй, схожу, - ответил Педро Пуля.
– Но думаю, что всем вместе идти нельзя. Могут заподозрить неладное, если увидят такую ораву.

Кот сказал, что днем пойти не сможет: ему надо кое с кем встретиться, предупредить, что ночью он будет занят.

Хромой ухмыльнулся: