Следователь сказал, улыбаясь:

– Ну вот, журналисты ушли, парень, и теперь ты скажешь все, что тебе известно, хочешь ты этого или нет.

Директор колонии засмеялся:

– Еще как скажет...

– Где вы ночуете?
– спросил следователь.

Педро глянул на него с ненавистью:

– Думаешь, я заговорю?

– Не сомневаюсь.

– Не дождешься.

Педро отвернулся. Следователь подал полицейским знак. Педро почувствовал два удара кнутом одновременно. И пинок следователя в лицо. Он покатился по полу, чертыхаясь.

– Не скажешь, значит?
– крикнул директор колонии.
– Это только начало.

– Нет, - только и ответил Педро Пуля.

Теперь за него взялись всерьез. Удары сыпались со всех сторон: его били, пинали ногами, стегали кнутом. От удара директора колонии Педро отлетел к противоположной стене. И не поднялся. Полицейские заработали кнутами с удвоенной силой. Педро видел перед собой, словно наяву, Жоана Длинного, Профессора, Сухостоя, Хромого, Кота. Все они зависели от него. Их свобода зависела от его мужества. Он их вожак, он не может предать. Педро вспомнил вчерашние события. Ему удалось спасти товарищей, хотя он сам был арестован. Сердце Пули наполняется гордостью. Он ничего им не скажет. Он убежит из колонии. Освободит Дору. И отомстит... Отомстит...

Педро кричит от боли, но ни слова не срывается с его губ. Свет в глазах меркнет. Он уже не чувствует боли, не чувствует ничего. Солдаты по-прежнему избивают его, следователь пинает в лицо. Он не реагирует.

– Без сознания, - констатировал склонившийся над ним следователь.

– Знаете что, доверьте это дело мне, - попросил директор колонии.
– Я заберу его с собой. В колонии у него развяжется язык. Это я вам гарантирую. О результатах я вас извещу.

Следователь согласился. Директор ушел, пообещав прислать завтра за Педро Пулей конвоира.

На рассвете, когда Педро Пуля пришел в себя, заключенные пели.

Это была печальная песня. В ней говорилось о залитых солнцем улицах и о том, как дорога и прекрасна свобода.

Педель Ранулфо привел его из полиции к директору колонии. Все тело у Педро невыносимо болело от вчерашних побоев, но он был доволен собой, потому что ничего не сказал, потому что не выдал места, где скрываются капитаны. Ему вспомнилась песня, которую пели на рассвете заключенные. В мире нет ничего лучше свободы - говорилось в ней. И еще о том, что на воле светит солнце, а в тюрьме всегда темно, там нет свободы. Свобода. Жоан де Адам был на воле, но тоже мечтал о ней. Он говорил, что не только из-за зарплаты они устраивали и будут устраивать забастовки в порту. Они борются за свободу. За свободу погиб его отец. За свободу своих товарищей, - думает Педро Пуля, - он терпел побои в полиции. Сейчас он избит так, что не может пошевелиться от боли, а в ушах до сих пор звучит песня, которую пели заключенные. Там, за тюремной решеткой - пелось в старинной песне - солнце, и свобода, и жизнь. Через оконную решетку Педро видит солнце. От массивных кованых ворот исправительной колонии вдаль убегает дорога. Здесь, за решеткой, вечная ночь. Там снаружи - свобода и жизнь. "И месть", - думает Педро Пуля.

Вошел директор. После приветствия педель Ранулфо указал на Пулю: вот, привел. Улыбаясь и потирая руки, директор садится за массивный письменный стол. Несколько минут молча разглядывает Педро Пулю.

– Наконец-то. Давненько я поджидаю эту птицу, Ранулфо.

Педель подобострастно улыбается.

– Это главарь пресловутых капитанов песка. Смотри... Тип прирожденного преступника. Правда, ты не читал Ломброзо... Но если бы читал, то знал бы. На нем же клеймо висельника. В таком возрасте и уже шрам на лице. Обрати внимание на его глаза. С ним нельзя обходиться, как с простым смертным - воздадим ему особые почести...

Педро Пуля следил за директором воспаленными глазами. Он валился с ног от усталости, безумно хочет спать.

– Отвести его в общую камеру?
– поинтересовался Ранулфо.

Ничего подобного. Сначала - в карцер. Посмотрим, не задумается ли он там о смысле жизни.

Педель кивает и выводит Педро из кабинета.

Директор кричит им вслед:

– Режим номер три.

– Вода и фасоль...
– бормочет педель, кидая на Пулю оценивающий взгляд, и качает головой.
– Выйдет оттуда немного отощавшим.

За этими стенами - свобода и солнце. Побои, тюрьма, песня заключенных научили Педро, что свобода - высшая в мире ценность. Теперь он знает, что отец отдал свою жизнь не для того, чтобы о нем рассказывали легенды в порту, на рынке, в "Приюте моряка", - он погиб за свободу. Свобода - как солнце. Лучше нее нет ничего на свете.

Надзиратель втолкнул Педро Пулю в карцер. Он услышал, как снаружи в замке повернулся ключ. Педро оказался в крошечной комнатушке под лестницей, такой тесной, что нельзя ни встать во весь рост, ни вытянуться на полу - только сидеть или лежать, скорчившись в неудобной позе. Педро подумал, что здесь может поместиться разве что человек-змея, которого он видел однажды в цирке. Все же он попытался кое-как устроиться, хотя для этого ему пришлось согнуться в три погибели. В помещении не было ни одного окна, даже луч света не проникал внутрь. Воздух поступал через узкие и редкие щели между половицами. Педро Пуля лежал не шевелясь: со всех сторон он был буквально зажат стенами и не мог сделать ни малейшего движения. Тело болело, безумно хотелось вытянуть ноги. Все лицо было в синяках и кровоподтеках, но на этот раз не было рядом Доры, которая промыла бы и залечила его раны. Свобода - это и Дора тоже. Свобода - не только солнце, не только возможность