Но не один только пастор Муральт оставил воспоминания о Клингере. Его имя вспоминают и враги. Среди мемуаров такого рода особое место занимают воспоминания Фаддея Булгарина, изданные в 1846 году. Булгарин обвиняет писателя в нелюбви к России, ко всему русскому.

Совершенно понятно, что смелый мыслитель и вольнодумный писатель не мог пользоваться симпатией со стороны реакционного, (николаевского литератора Булгарина. Что же касается версии о нелюбви Клингера к России, пущенной в ход Булгариным и повторенной в дальнейшем многими историками литературы, то она ни на чем не основана. Больше того, в «Наблюдениях и размышлениях», как и в письмах, Клингер высказывает чрезвычайно высокое мнение о достоинствах русского народа и говорит о нем с настоящим уважением. Будучи куратором Дерптского университета, Клингер приложил много усилий к тому, чтобы воспитанники университета хорошо знали русский язык; он знал его и сам, хотя до конца жизни говорил как по-русски, так и по-французски с сильным немецким акцентом. Интерес Клингера к прошлому России подтверждают его драмы, посвященные русской истории: «Фаворит» («Der G"unstling») и «Ориантес» («Oriantes»).

Но для Клингера Россия не была однородна: с уважением относился писатель к народу страны, в которой жил и работал, и с презрением — к придворной среде, в которой ему приходилось вращаться. Вот это последнее обстоятельство, в сочетании с широко известным вольнодумством Клингера, с независимостью его суждений, и явилось причиной отрицательного отзыва Булгарина.

Самыми близкими друзьями Клингера в эти годы были книги. Он собирал свою библиотеку много лет и, умирая, завещал ее Дерптскому (ныне Тартускому) университету. Она и сейчас хранится там, в университетской библиотеке, в качестве специального клингеровского фонда. В библиотеке есть книги о России. Пометки писателя на полях этих книг — свидетельство его живого интереса к России, к ее прошлому, к ее природе и ее языку.

В 1831 году в возрасте 79 лет Клингер умер. С полным правом писатель мог сказать о себе в своей «Авторской исповеди»: «Тем, что я стал таким, каков я есть, и всем, чего я достиг, я обязан только самому себе. По мере сил и способностей, я развивал свой характер и ум, и, так как я делал это столь же серьезно, сколь и честно, то все, что в жизни зовут счастьем и успехом, пришло само. Никто не наблюдал за мной пристальнее и не относился ко мне беспощаднее, чем я сам».

На рубеже средневековья жил в Германии ученый шарлатан, алхимик и астролог Георг Фауст. Около 1540 года он умер, но память о нем сохранилась в народе. Вокруг имени доктора Фауста выросла народная легенда, в которой повествовалось о том, как Фауст, маг и чернокнижник, потерпев неудачу в своих попытках проникнуть в сущность вещей и овладеть тайнами волшебства, продал свою душу дьяволу. Легенда эта сперва жила в устных преданиях, а в 1587 году франкфуртский типограф Шпис впервые издал народную книгу о докторе Фаусте. Она быстро разошлась. В течение пяти лет Шпис выпустил четырнадцать изданий. Вслед за шписовской обработкой появилось еще три других, из которых более известны обработки Видмана (1598) и Пфицера (1674).

В угоду господствовавшим религиозным взглядам того времени, легенде о Фаусте придавался в этих обработках некий душеспасительный смысл: смельчак, дерзнувший преступить охраняемые церковью пределы познания, был осужден на вечные муки в преисподней. Эту особенность первых обработок легенды отметил Энгельс. В статье «Немецкие народные книги», указывая на глубину и неисчерпаемость фаустовской темы, Энгельс говорит, что в народных книгах она представлена отнюдь не как произведение свободной фантазии, а как творение рабского суеверия: «сказание о Фаусте низведено до уровня банальной истории о ведьмах, прикрашенной обычными анекдотами о волшебстве» [2] .

О неисчерпаемости фаустовской темы свидетельствуют произведения огромного числа писателей, поэтов и драматургов, которых вдохновляла народная легенда.

В XVIII веке легенда о Фаусте стала одной из излюбленных тем новой немецкой литературы. Сюжет легенды, в которой идет речь о границах человеческого познания, о дерзких порывах человеческого духа, открывал перед писателем громадные возможности. Фауст стал любимым героем штюрмеров; он был близок им как мятежник, который восстал против божественной власти, чтобы разорвать оковы разума, как литературное воплощение тех проблем, религиозное решение которых уже не удовлетворяло, а научное — еще не созрело.

Конечно, народная легенда давала писателям лишь сюжетную канву, которую каждый из них заполнял по-своему, соответственно своему мировоззрению, своим убеждениям, своему жизненному опыту. Первым, кто указал на возможности, открываемые легендой о Фаусте, был Лессинг, который уже в 1759 году пропагандировал ее в «Письмах о новейшей литературе». Сам Лессинг много лет работал над трагедией о Фаусте, которая, однако, до нас не дошла. Сила замысла Лессинга в том, что он решился на спасение Фауста, на оправдание его дерзновенных попыток погнать неведомое.

В середине штюрмерского десятилетия начал свое гениальное творение Гете. Первый фрагмент гетевского «Фауста» был опубликован лишь в 1790 году. Всю последующую жизнь Гете продолжает свой великий труд (он был завершен в 1831 году), в котором фаустовская тема нашла свое величайшее воплощение.

В длинном списке различных произведений о Фаусте роман Клингера занимает особое место. Клингер, в отличие от многих других авторов, которые обращались к народной драме, использовал сюжетную канву народной книги. К образу клингеровского Фауста примешались некоторые черты, заимствованные из биографии немецкого первопечатника, компаньона Гутенберга, Иоганнеса Фуста.