– Мамок тебе тут не будет – не надейся. И до настоящего пахана дорасти в колизее трудно. Времени мало, а м-м-м… ротация большая. Я просто старожил, который продержался здесь дольше других, вот и все.

Все? Наверное, это не так уж и мало, – решил Борис.

– И как долго ты продержался? – уточнил он.

– Шесть групповых боев за плечами, – без похвальбы или рисовки ответил гладиатор. – Больше таких рекордсменов я не видел.

Слово «рекордсмен» он произнес с тоской и злостью. Помолчал немного, заговорил снова.

– Не знаю, выдержу ли седьмой, – об этом рыжий сказал спокойно и буднично. – Чувствую, что не потяну уже как раньше. Каждый бой – это новые травмы. Каждая травма уменьшает шансы на победу в последующем бою. Видишь? – он коснулся шрама на лице. – Или вот, – гладиатор задрал рубаху. Борис увидел еще три свежих шрама.

– Понятно…

– Георгий, – протянул ему руку гладиатор.

Он подал свою.

– Борис.

Рукопожатие нового знакомого оказалось крепким и хрустким. Такими клешнями только орехи давить. Или чужие шеи ломать на арене.

– Ну, располагайся, что ли, – вполне дружелюбно предложил новый знакомый. – Места вон сколько…

– Да, у вас, я смотрю, не тесно.

Рыжий невесело усмехнулся:

– Камеры не успевают заполнять. Бои каждую неделю и не по одному разу, а новое мясо поступает все реже.

Мясо… Бориса покоробило. Значит, все они здесь – всего лишь мясо.

– С хорошими бойцами напряженка, – как ни в чем не бывало, продолжал Георгий. – А публика любит, чтобы на арене друг друга мочили лучшие. За абы что денежку выкладывать никто не станет.

– А ты, Георгий, надо полагать, хороший боец?

– Хочешь проверить? – прищурился рыжий.

Борис не ответил.

– Здесь я с тобой драться не стану, – гладиатор серьезно посмотрел ему в глаза. – И никто не станет.

Ну да, конечно.

– Калечиться раньше времени не хотите?

– Не хотим. И тебя калечить тоже ни к чему. Вот если нас разведут по разным камерам, а потом сведут на арене…

– Такое бывает?

– Бывает. Людей частенько тасуют. Перекидывают из камеры в камеру, чтобы не сильно корешились. Оно колизейным ни к чему.

«Да уж, – решил Борис. Пожалуй, что и в самом деле ни к чему».

На нарах зашевелился и застонал Щерба. Бывший хэд уже пришел в себя и ошалело крутил разбитой головой. Ничего, жить будет. Пока…

Борис снова повернулся к рыжему.

– За что ты здесь? – спросил он. Просто так. Чтобы хоть о чем-то спросить. Надеясь разговором отогнать невеселые мысли.

– Ипотека, – поморщился Георгий. – Угораздило влезть в кабалу. Не смог вовремя расплатиться. Когда пришли забирать, начал сопротивляться. Потом, когда стал тресом, тоже много бузил. В итоге попал сюда. А ты?

– Я… – Борис замялся. В голове звякнул тревожный колокольчик. Признаваться в обществе тресов, что он был охотником за головами, не позволяло элементарное чувство самосохранения. – Я так… По глупости залетел.

– Хэдхантер, что ли?

Раскусили?! Борис вдохнул поглубже и приготовился к драке. Пришло время проверить, действительно ли узники избегают внутрикамерных разборок. Или для некоторых случаев все же делаются исключения.

Они избегали. Драка не завязалась.

– Да не тушуйся ты, парень, – хмыкнул Георгий. – Здесь полкамеры бывших пятнистых. Из вас хорошие гладиаторы получаются. По дальним Хуторам слабачков не отбирают.

Вот оно как! Борис окинул сокамерников удивленным взглядом. Неужели кто-то из них тоже…

– Тут тебя за хэдхантерское прошлое мочить не станут, – заверил Георгий. – А вот на арене – могут.

Рыжий опять улыбнулся. Он вообще слишком часто улыбался для смертника. Правда, от улыбки этой мурашки бегали по коже.

– Но сама по себе смерть – невелика беда.

– Это почему же?

– Быстрая смерть – короткое рабство. Отмучаешься скорее.

О-о-очень глубокомысленно! И, главное, жизнеутверждающе как.

– О чем по-настоящему следует жалеть – так это о том, что не смог отомстить. Всем, кому следовало бы. – Георгий бросил ненавидящий взгляд на дверь камеры. Потом взгляд гладиатора потух. Настроение собеседника менялось буквально на глазах.

– Хотя… – отрешенно пробормотал он. – Хотя всем уже не отомстишь. Поздно мстить-то. А иногда и вообще неохота.

– Почему? – осторожно спросил Борис.

– Потому что мы все уже слишком… – Георгий наморщил лоб. – Слишком рабы, да. Потому что рабство всюду, мы пропитаны им насквозь. Все общество больно этой заразой давно и неизлечимо.