Я вошел внутрь. Крот, гулко стуча каблуками, ходил по комнатам. Подошел ко мне — бледный, невыспавшийся, похмельный.

— Ну что? Не нравится? Ну так и иди!

И я пошел.

В гостинице я вошел в лифт. Все как раз, свежие, побритые, благоухая лосьонами, струились на семинар. Вот как люди живут! Побрились, позавтракали и теперь будут говорить о высоком, наполняясь значимостью. А ты все где-то мечешься, как раненый скунс! Может, еще не поздно? Я пошел с толпой.

Но — поздно оказалось. Сысой, не находящий применения своей праведности, увидев меня, просто беркутом вылетел на трибуну. Счастью не верил своему — и торопливо, пока я не ушел, обвинил меня в чудовищной коррупции, безнравственности и пропихивании (спихивании с крыши?) ближайших родственников.

Это я удачно зашел! Быстро отделался. Я встал. Только честный Андре вышел за мной, но, как выяснилось, не с целью утешения, а, наоборот, для того, чтобы растравить мне душу еще больше.

— Явился? — спросил он гневно.

— В общем, да.

— Ну что, — спросил почему-то именно у меня. — Будет когда-нибудь справедливость или нет?

Трудно быть справедливым с похмелья. Но надо постараться.

— Слушаю тебя.

Мы спустились с ним на первый этаж. Он провел меня в комнату, оборудованную под монтажную. Стал прокручивать пленку вперед и назад, и на маленьком экранчике, торопливо размахивая руками, забегали фигурки.

— Вот! — дал нормальную скорость. — Вот Фалько говорит… А вот Лунь. А вот я забитые окна подснял, и здесь будет мой текст: «Любимец нашей демократии Фалько не хочет срывать последние шоры тоталитаризма, когда это касается лично его!» А вот опять Лунь вещает…

Голова моя сонно падала, но я мужественно ее поднимал.

— Ну как же ты? — проговорил я. — Хочешь последние наши устои порушить? Если не Лунь, если не Фалько — тогда кто же? Идеалы не бывают идеальными.

— А мне наплевать!

И я заметил, что он дрожит. Да. После того, как его земной бог — Фрол — покинул его, лишь отчаяние руководило им.

В холле встретил меня генерал Зорин, весь в белом. В петлице у него был тюльпан.

— Вы были у него?

— От вас ничего не скроешь.

— Вы видели это безумие?

— От вас ничего не скроешь.

— Что вы все повторяете одно и то же? — вдруг вспылил он. Потом взял себя в руки и даже пошутил: — Мы не для того вам дали свободу слова, чтобы вы все время одно и то же повторяли!

— …Извините.

— Вы знаете, как я люблю вас.

…Возможно.

— И я ценю вашу дружбу с Андре. И слишком люблю этого чистого, светлого человека для того, чтобы жертвовать им. Поймите — не все же зависит от меня! Однажды он уже оказался под автомобилем, но — к счастью! — отделался ногой. Поговорите с ним. Сейчас, когда ростки демократии и справедливости только-только укрепляются в нашей почве, не следует выдирать их с корнями, чтобы посмотреть, правильно ли они растут.

Не выдернем… Конечно, ничего этого я Андре не передам. Гнусно — сбивать ангела с полета!.. Ну так другие его собьют… машиной. И все при этом благородно стоят ничего не делая! Принципы — не тронь! И так же — и даже еще благороднее — будут стоять на похоронах: погиб за идеи — и это хорошо!.. Только такой суетливый тип, как я, может еще что-то спасти.

У Зорина зазвонил телефончик, он послушал и стал вдруг белей ослепительного своего костюма, а нос, что удивительно, — алей тюльпана в петлице.

— Ваш Крот тоже сошел с ума! Все буквально обезумели!

И Крот, получается, у меня на руках? И этого вот, с тюльпаном, тоже жалко.

— Так что произошло?

— Он купил это здание!

— Это?

— Да! В котором мы с вами находимся!

У спящего мэра купил!

— Объясните хоть вы ему, — (довольно-таки обидная формулировка!), — что здесь ему все равно не жить!

— Уточните, — пробормотал я.

— Никогда не будет того, чтобы кто-то взирал на тот домик сверху. Поймите — никогда! Ни при какой власти! Эту ошибку архитекторов уже не исправить. И поймите: я начальник охраны Фалько, самого гуманного из политических лидеров! А ведь туда могут и другие приехать!

Думаю, хватит и тебя! Однако я пытался еще защищать позиции частной собственности, чуждые мне:

— Но ведь он это здание купил!!

— Да. Но у него нет наследников! — жестко произнес он. — А в действенности наших методов вы уже убедились!

Убедился…

— Попробую. — Я побрел к лифту.

Двери его разъехались — и оттуда выпорхнула почти обнаженная Любовь. Неуместность ее наряда бросалась в глаза, во всяком случае, в мои глаза — это точно.

— Отличная погода! — пропела она.

Не до погоды! У меня два кандидата в трупы на руках.

Я поспал у себя минут двадцать и пошел к Кроту. Он был уже на месте — что значит деловой человек.

— Аг-га! — произнес он яростно, увидев меня.

Опять достанется все мне! Ну что ж — такая работа. К сожалению, неоплачиваемая. Перешел уже на «ты» — видно, крепко мы за это время сблизились: