— Ты все хотел звериного оскала капитализма — так получи его.

Почему же все мне?

— Так что — все! Твои разорившиеся ортопеды, падающие братья, надоели мне. Выметайся! И кстати, этот свой дурдом на колесах — тоже забирай! Надоела мне их бессмысленная болтовня: только о себе и думают, исключительно — как поширше сказать! Вагон уже заказан, тот же самый, на четыре часа! И если кто-то тут задержится — пусть пеняет на себя! Крепость Ваниных кулаков ты уже испытал — не делай так, чтобы другие их попробовали!

Ну ясно. Как «самый понятливый» и тут всех опередил! Набрал столько авансов, что прямо разбегаются глаза.

— Понял, нет?

Понял. Но его угроза на меня действовала как-то меньше: другая опередит!

— Осторожнее будь — ты в опасности! — предупредил его я и вышел.

В холле подбежал ко мне Зорин, в том же безукоризненном костюме. В петлице у него был огурец. Судя по встревоженным глазам — уже в курсе.

— Все будет о’кей! — бодро произнес я. — Могу я видеть Великого Старца?

В глазах у Зорина появились слезы, и, несомненно, то были слезы счастья.

— Я думаю, вы просто обязаны! — улыбнулся он.

И мы пошли к домику-прянику. Сердце прыгало. Давно я в нем не бывал. С самой юности!

Зорин отпер калитку. Ничего тут почти не переменилось! Лишь копию Шишкина убрали со стены да скатерти-знамена со столов. Неужто холодильник тот же? Этого сердце может не выдержать.

Перед террасой два титана пилили дрова, и опилки сыпались в паутину на козлах. Я поглядел на их снующие бицепсы, кулаки на ручках пилы. Не их ли я осязал тогда, в темноте?.. Да нет! То, наверное, другая смена.

Лунь с Фалько скорбно сидели на покосившейся террасе и, увидев меня, еще больше понурились: вот так вот и живем, без затей! Все вокруг было какое-то скрипучее, ветхое… какое-то тургеневское, я бы сказал. Не хватало только стройной девушки с косой… насчет косы не поймите меня превратно: тьфу-тьфу-тьфу!

Вот, говорил их вид, столько пережито, стольким пожертвовано, столько сделано… и где она, человеческая благодарность?.. Да вот же она!

— Без вас как-то худо! — Я тяжко вздохнул.

Они подняли головы: ну? ну?

— Тут вообще оркестр слепых музыкантов из помещения выгнали!

— Как? — воскликнул Лунь. При нем такого быть не могло! — …Слепых?!

— Слепых! Без приюта остались!.. А тут вон какой Пень-хауз пустует!

Лунь и Фалько поняли друг друга без слов: есть вещи, которые в словах выглядят грубовато — лучше их оставить в сфере эмоций.

— Я что-то могу сделать? — приподнялся Лунь. Старый Дон Кихот снова в бою!

— Да, кстати, неправильно меня поняли! — улыбнулся Фалько, кивая вверх. — Срывайте эти шоры к черту! Отдайте помещение… хотя бы вот этим несчастным, о которых вы говорили сейчас!

— Слепым?

— Да хотя бы слепым! — взволнованно произнес Фалько. — Они что, не люди?

Лунь гордо выпрямился: люди! да какие еще!

…Самые как раз подходящие!

Меня как бы уже и не было — они радостно переглядывались поверх меня. Безусловно, благородная эта идея зародилась в глубине их сердец!

— К кому я должен идти? — растерянно произнес Лунь.

Он беспомощно огляделся: да, я чувствую боль… но я должен почувствовать ее всенародно! Где же пресса?

Вот оно все и уладилось!

— Ладно, идемте! — Лунь вдруг решительно двинулся. — Старый Дон Кихот еще поскрипит!

— …Спасибо, что не забыли старика! — вдруг произнес он, пока мы шли.

Такого забудешь!

Потом мы добрый час уламывали упрямого и злого Крота.

— …Если уж на то пошло, — говорил Фалько, — наша партия купит бандуристам новые красочные наряды — я видел такие в Албании.

Через ту бандуру бандуристом стал.

— Не будет никаких бандуристов! — цедил Крот. — Тем более в Пень-хаузе!

— Но у вас есть совесть! — ворковал Лунь. — Тому хорошему, что есть в вас, надо помочь!

— Вашу помощь я уже видел. Спасибо.

— Надеюсь, что она пошла вам на пользу! — произнес Лунь.

— Короче, нужен красивый акт справедливости, — резюмировал я. — Без него пропадем!

К концу часа Крот, все понимая, сломался:

— Ну ладно. Давайте ваших слепцов!

Тут же на столике зазвонил телефон. Крот с тяжелым вздохом снял трубку.

— Извините, что я вмешиваюсь, — послышался на всю комнату взволнованный голос Зорина. — Но я поздравляю вас! Я считаю, что вы приняли продуманное и прежде всего — гуманное решение! Гуманное прежде всего по отношению к вашей жизни! — добавил он.