Тон записей становился все менее наивным, менее радостным. Их встреча на маскараде в Павловске, с которой началась их связь с Натали, вернула было повествованию счастливые нотки, но затем все опять стало мрачным, тоскливым, наполненным страданиями и муками неразделенной любви.

«…Я снова и снова ищу подтверждения тому, что он не забыл меня, что он снова мой, тот Серж, что клялся мне в любви когда-то. Сама себя по знакам, придуманным мною же, убеждаю, что он любит меня по-прежнему. Но каждая очередная измена — стрела в мое израненное сердце. За что, мой милый? За что ты так ранишь меня?..»

Сергею было больно читать эти строки. Как же она страдала. Как же он мучил ее то уходя в другую постель, то снова возвращаясь к ней, которая всегда преданно ждала его.

А затем описание их окончательного разрыва, и странная запись, единственная на одной их дат, следующей после их расставания: «Я ездила к А.В. Зачем? Сама не знаю… Как же я низка!».

Потом был двухнедельный перерыв в записях. Обрывочные фразы, датированные концом мая 1836 года. Затем подробное описание их встречи в Пятигорске, ее размышления о дальнейшей судьбе. И запись, размытая слезами, в тот день, когда пришла весть о его гибели:

«…Мое сердце остановилось сегодня, хотя по-прежнему продолжает гонять кровь по телу. Страшная весть. Его более нет. Как в это поверить? Как поверить в то, что в этом страшном ящике привезли твое тело, любимый? Пустая оболочка, что осталась от тебя. Твои награды в бархатных футлярах, твои любимые вещи, собранные в какой-то мешок. Вот и все, что осталось нам. Зачем? Все, поверь мне, все отдала бы, лишь бы ты дышал. Я смирилась с твоим венчанием, отдала другой, но как отдать тебя Смерти?...»

«…Как я завидую твоему денщику — он рыдает, как младенец, не переставая. Я же не могу пролить и капли этой целительной влаги. Боль змеей свернулась у меня в сердце и не желает покидать своего пристанища…».

Тяжелые для него строки, но самое тягостное ждало его впереди. То, что заставило его душу взорваться от боли на сотни кусочков.

«…Мой милый, как она жестока! Как черна ее душа, если она может так спокойно перешагнуть через все, что было меж вами, и идти далее с завидным хладнокровием! Сжечь твое последнее письмо. Немыслимо! Я бы пошла на край света лишь получить его… Я искала в ней хотя бы один признак того, что она страдает от твоей потери, но его не было и в помине. Эта страница моей жизни перевернута, сказала она мне, глядя надменно, свысока, мне нет более дела до этого. Как же я хотела убить ее в тот момент! Как была рада, что отныне не узнаешь, каково это быть преданным так жестоко именно тем человеком, которому отдал свое сердце! Она не оценила этот дар, мой милый, не поняла, что было у нее в руках…»

«…Твое тело только выехало из Пятигорска, а в Петербурге свет ужинал в честь ее помолвки. Шилось блондовое белоснежное платье у m-m Monique, шли приготовления к венчанию, которые не остановились даже после того, как твое тело после отпевания уехало в свой последний путь в Загорское. Ты говорил мне, что она вынуждена лгать, что ты переживаешь за ее душевное состояние. Но кто обманут в итоге? Не ты ли?...»

«…Своим молчанием ты спас ее. Позволил ей осуществить то, о чем она, видно, давно мечтала — стать женой богатого, молодого, знатного… Твой брак с ней потерпел фиаско, и она не стала упускать из рук свою следующую жертву. Графиня Воронина. Сегодня под этим именем она вышла из церкви Аничкова дворца. Она улыбалась. Я же рыдала беззвучно. Мой милый, дай Бог, чтобы твоя душа не видела этого предательства…»

«…Они поистине стоят друг друга. Нынче я нашла в бумагах супруга одну короткую записку. «Вопрос решен. Князь Загорский будет выслан, так что вам нет нужды покидать столицу». Великолепная карьера, блестящий пост, дающий возможность убрать тебя подальше с глаз, подальше с Петербурга, и, кто знает — не навсегда ли? Ты считал его другом, а ее своей женой. Они оба предали тебя, мой милый. Интересно знает ли графиня, что он сделал, чтобы добиться ее? Что устранил тебя со своего пути? Сначала я хотела уведомить ее об этом, но после ночи раздумий поняла, что не в праве этого делать. Пусть живет с твоим убийцей (да-да, в моих глазах он виновен, хоть и косвенно, в твоей гибели!), пусть делит с ним ложе, пусть вынашивает его ребенка. Она достигла своей цели — Завидово полностью в ее руках, говорят, там вовсю идут работы. Бог ей судья, не я…»

«…Я не могу долее называться супругой человека, кто просил о твоей ссылке, кто привел тебя к гибели. Мой муж тоже виновен в твоей гибели, и я ненавижу его за это с утроенной силой. Ненавижу его!...»

Последняя запись была за день до смерти Натали. Всего несколько слов. «Я не могу и не хочу так более. Не живу, а существую. Прости меня, Господи…»

Сергей даже не заметил, сколько времени прошло с тех пор, как он отложил дневник в сторону после прочтения. Он напряженно размышлял, пытаясь найти в своей памяти доказательства, чтобы опровергнуть или подтвердить то, что он только что прочитал. Но все указывало на то, что оправданий нет и быть не может, что написанное в тетради — горькая истина.

«…Но ведаешь ли ты, что в институте девочки с самых младых лет ставят себе цели: получить шифр и (ну, или «или» — у кого как получится) найти хорошую партию. Годами разрабатываются стратегии почище наполеоновских или суворовских. Ведь от этого зависит не только дальнейшая жизнь этих девочек, но и жизни ее родных… ….А кто у нас из холостых un parti tr`es brillant [266] ? Князь Загорский да граф Воронин. И именно в этой очередности, он же не так богат, как ваша семья, n'est-ce-pas? Вот и держит она его пока на расстоянии, пока с тобой не разрешилось дело. А как падешь к ее ногам, так граф-то отставку и получит…» — предупреждала его Натали.