Шрифт:
«Сказаны все слова…»
«Вам привет плетя узорно-чинный…»
АНТОНИНЕ БЁМЕ
Милочке Беридзе. Надпись к портрету. (если б он у меня был)
«С нежностью нагнусь я над мешком…»
Кате Юрченко
С нежностью нагнусь я над мешком — простеньким, пустым, бумажным. Был он полон золотым зерном, на простые деньги не продажным… Редкому — на золото цена. Редкая моя находка — россыпь, да не денег, не зерна — Сердца — золотого самородка. И храню я бережно пустой сверточек бумажный — память о привязанности той — и не покупной, и не продажной. 15.I.1934МИХАИЛ ЛЕОНОВИЧ ГАСПАРОВ О ВЕРЕ МЕРКУРЬЕВОЙ
ВЕРА МЕРКУРЬЕВА (1876-1943). Стихи и жизнь [13]
Бабушка русской поэзии (Автопортрет)
Полуседая и полуслепая, Полунемая и полуглухая, Вид — полоумной или полусонной, Не говорит — мурлычет монотонно, Но — улыбается, в елее тая. Свой бубен переладив на псалмодий, Она пешком на богомолье ходит И Зубовскую пустынь посещает, Но – если церковь цирком называет, То это бес ее на грех наводит. Кто от нее ль изыдет, к ней ли внидет — Всех недослышит или недовидит, Но — рада всякой одури и дури, — Она со всеми благолепно курит И почему-то — ладан ненавидит. Ей весело цензуры сбросить пояс, Ей вольного стиха по санкам полоз, Она легко рифмует плюс и полюс, Но — все ее не, но и без и полу – Ненужная бесплодная бесполость.13
Публикация сделана по рукописным и машинописным материалам, хранящимся в РГАЛИ. Ф. 2209 (Меркурьева), Ф. 1458 (Архиппов): в РО РГБ. Ф. 109 (Иванов), Ф. 620 (Чуковский) и др. Рукописи Меркурьевой были сданы в РГАЛИ в 1961 С. В. Шервинским и Е. Я. Рабинович. Первая посмертная подборка ее стихов была напечатана в журнале «Октябрь» (1989. Р 5); первая посмертная статья о ней: Петросов К. Г. Забытая поэтесса // Коломенская правда. 1989. 12. 18, 21 апреля. Ср.: Его же. Литературные Старки. М.. 1991; им же опубликованы три письма В. И. Иванова В. А. Меркурьевой (Русская литература. 1991. № 1. С. 176-180. со многими ошибками). Автор глубоко благодарен за помощь покойному С. В. Шервинскому, Е. В. Шервинской, Дм. Вяч. Иванову, Н. В. Котрелеву, С. Ю. Мазуру и другим коллегам.
Это стихотворение было написано Верой Александровной Меркурьевой 18 июня 1918 года в Москве. Что такое «Зубовская пустынь» и «церковь цирком называет», почему жизнелюбивый бубен оборачивается покаянным псалмодием, и наоборот, – мы увидим чуть дальше. «Бабушкой» она себя зовет не как прародительницу кого-то или чего-то – избави Боже! – а наоборот, в знак старости и бесплодия. А ей было неполных 42 года, и только что в московском альманахе «Весенний салон поэтов» (изд-во «Зерна», составители И. Эренбург и М. Цетлин-Амари) появились первые ее напечатанные стихи. Альманах в принципе состоял из перепечаток, но для неведомой дебютантки было сделано исключение. Стихи назывались «Души неживых вещей» и на фоне других произведений сборника выделялись необычными интонациями достаточно заметно. <…> Мелькнув в этом бурном году, имя Веры Меркурьевой исчезает из литературы. Потом будет еще одна альманашная подборка в провинциальном сборнике 1926, два-три разрозненных стихотворения в случайных изданиях, и всё. За всю жизнь в печати появилось чуть более полутора десятков ее стихотворений. Даже специалистам-филологам ее имя ничего не говорит. «А может, лучшая победа / Над временем и тяготеньем –/ Пройти, чтоб не оставить следа, / Пройти, чтоб не оставить тени…» – написала однажды Цветаева. Именно так прошла по русской поэзии Вера Меркурьева. Эту бездольность она выбрала себе сама, смолоду отказавшись бороться за свою судьбу. – а судьба в ее веке была сурова. <…>
Вера Александровна Меркурьева родилась во Владикавказе 23 августа (4 сентября) 1876. Отец ее Александр Абрамович был землемер, межевой ревизор Тифлисской судебной палаты, мать Мелания (Эмилия) Васильевна, урожденная Архиппова, – дочь крестьянки Воронежской губернии и солдата николаевских времен. Раннее детство – в Тифлисе, потом родители разошлись, мать поселилась во Владикавказе с пятерыми детьми: Евгений, на 12 лет старше Веры, Мария, старше на 9 лет, Ольга – на 5 лет, Нина – моложе на 4 года. Вера «всегда исключительно была привязана ко всем членам своей семьи, не очень удачливой», вспоминает ее подруга. Жили на улице Красивой, дом 9, «вдали виднелись предгорья Кавказского хребта, возвышалась Столовая гора». Мать – черный чепец, строгое, почти игуменское одеяние, прекрасный народный язык в сочетании с высоким стилем 1840-х. «С Верой, как и со всеми молодыми людьми, Эмилия Васильевна была наставнически строга и благостна» (воспоминания Е. Архиппова).