Корнышев раскрыл путеводитель. Последней страницы не было.

– Наша книга, – сказала Алла Михайловна. – Видите, совпадает?

– Значит, вы этой книгой пользовались в Швейцарии?

– Естественно!

– А эта запись тогда уже здесь была?

– Я не помню.

– Это телефонный номер, – сказал Корнышев. – Может быть, вы вспомните, кому он принадлежит? Кому вы или ваш муж звонили там, в Цюрихе?

– Я – никому.

– А ваш муж?

– Муж кому-то звонил, конечно.

– Кому?

– Я не знаю.

– Мужчине? Женщине?

– Да вот хотя бы тому молодому человеку, который нас встречал. Я рассказывала вам. Помните?

– Помню. Это его номер?

И снова Ведьмакина сказала:

– Я не знаю.

– А мог тот человек своей рукой вписать номер своего телефона в ваш путеводитель?

– Мог, наверное, – пожала плечами Ведьмакина. – А что?

Полуразрушенная церковь стояла на вершине холма, а вокруг холма, насколько хватает взгляд, тянулись поля, перемежаемые негустыми перелесками. У подножия холма теснились дома, видимые как на ладони. Горецкий поставил машину так, чтобы она не была видна из деревни.

– Зачем ты меня сюда привез? – спросил Глеб.

Горецкий жестом предложил ему выйти из машины и вышел первым. Прошелся вокруг церкви, стреляя взглядом по кустам, потом заглянул в провал в стене. Никого. Глеб шел следом и хмурился – ему не нравилась эта странная поездка за много километров от Москвы, и вообще в последнее время ему жилось тревожно.

– Как жизнь, Глеб? – спросил Горецкий, будто прочитав мысли своего спутника.

– Не юродствуй, – поморщился Глеб. – Что случилось?

– Я вполне серьезно, – сказал Глеб. – Я хочу знать, как тебе живется, Глеб. Какие события в твоей жизни происходят. Что нового. Как там сестренка твоя…

Глеб начинал понимать, о чем пойдет речь. Не знал пока подробностей, но тема уже была известна.

– Ты что-то узнал?

– О чем?

– Об этой девушке.

– Да! – сказал Горецкий.

Глеб посмотрел на него с тревогой и надеждой.

– Глеб! Тут дело на сто миллионов! К несчастью это все, или нам, наоборот, подфартило – я и сам пока не разберусь, – сказал Горецкий. – А на самом деле все от нас с тобой зависит. Сможем – молодцы, не сможем – сами виноваты. В общем, сестренка эта твоя – девушка очень непростая. Только прежде чем с тобой о чем-то говорить, я хочу тебе кое-что объяснить. Если боишься и жить спокойно хочешь – давай мы сейчас ни о чем не будем говорить, молча сядем в машину и в Москву вернемся. Если же я сейчас рот все-таки открою, расскажу тебе, что знаю, – дороги назад уже не будет. Если мы в это дело ввяжемся…

– Да что такое! – сказал в нетерпении Глеб.

– Нет, ты погоди! – остановил его Горецкий. – Я хочу, чтобы у нас с тобой все было честно. Чтобы ты представлял, что в это дело можно войти, но оттуда нельзя выйти. Или сразу отступись и не суйся, или иди до конца!

– А мне деваться некуда, Илья. У меня уже выбора нет. После того, как я в это дело ввязался, когда я согласился за девчонкой за этой присматривать, – я тогда уже вляпался, только я еще не знал, что вляпался…

– Ты и сейчас еще не знаешь, Глеб. То, что тебе пока известно, – это детский лепет на лужайке, поверь.

– Так мне тем более выбирать не приходится! – сказал Глеб нервно. – У меня выбора нет! Согласен?

– В общем, да! – честно признал Горецкий.

Он метнул взглядом по сторонам, ничего подозрительного не увидел и тогда достал из кармана фотографию полковника Ведьмакина.

– Ты знаешь этого человека? – спросил он.

– Бог ты мой! – обмер Глеб.

Он пришел в такое волнение, будто вдруг увидел призрак.

– Это же он! Он мне Женьку с рук на руки передал!

– Не ошибаешься?

– Ну какая может быть ошибка, Илья?! Это и есть тот самый папик! Откуда у тебя эта фотография? Кто этот человек?

– Помнишь, я тебе рассказывал недавно о том, что мы работаем с очень сложным пациентом?

– Амнезия с полным замещением самоидентификации…

– Да! – кивнул Горецкий. – Так вот пациент наш – этот мужик!