– Чай? Кофе? – спросила хозяйка. – Или, может быть, вы выпьете чего-нибудь? У меня есть коньяк.

– Я на работе.

– Тем более, – улыбнулась ободряюще вдова. – Все сыщики в фильмах непременно пьют коньяк.

– Хорошо, – благосклонно согласился Маркелов и тоже улыбнулся.

Не то чтобы ему польстило сравнение с киношными сыщиками – просто по его задумке у них должна была состояться неформальная беседа, как бы за жизнь разговор, и тут все средства были хороши. Коньяк так коньяк.

Прошли в гостиную. Маркелов заметил, как вдова поставила на полке фотографию своего погибшего мужа, до того снимок лежал на книгах изображением вниз. Такая вот прилюдная скорбь.

– Извините, я иногда, может быть, буду отвечать невпопад, – сказала женщина, картинно погрустнев, – но мне все еще очень нелегко. – И задумчиво воззрилась на фотографию, с которой на нее столь же задумчиво глядел покойный Борис Евгеньевич Червяков.

– Да, я вас понимаю, – поддакнул Маркелов. – Сколько вы прожили вместе?

– Четыре года. И у Бори, и у меня это был не первый брак. Кстати, коньяк мы с вами все-таки будем пить?

Принесла две коньячные рюмки и початую бутылку.

– Я иногда прикладываюсь – иначе мне не заснуть, – сообщила с прежней печалью. – Как это все ужасно, вы себе даже представить не можете.

– Вам будет нужна опора. Сильный человек рядом, простите меня за столь откровенный разговор.

– Ну что вы? Какой сильный человек? – позволила себе улыбнуться вдова. – Я сама сильный человек. Это я в трудные минуты поддерживала Бориса, а не он меня. Знаете, когда у него начались эти проблемы с работой…

– После смерти Звонарева? Когда ваш муж остался без работы? – уточнил Маркелов.

– Нет, гораздо раньше. Со времен августовского кризиса. Или даже до него.

– Неужели?

– Да, – подтвердила женщина. – Так вот, когда у него начались проблемы, я его успокаиваю, едва ли не как с маленьким разговаривала…

– А что случилось?

– Не сработался.

– Со Звонаревым?

– Да. Хозяин у Бори был человек суровый. И даже грубый… Он Бориса совершенно не уважал. А Борис переживал. Говорю же вам – он как маленький. А я его успокаивала. Так что мне быть сильной – не привыкать.

– Ваш муж конфликтовал со Звонаревым?

– Ну как конфликтовал? Для этого надо быть прочным человеком – чтобы на конфликт идти. Правильно?

– Правильно, – с готовностью подтвердил Маркелов.

– Вы почему коньяк не пьете?

– Я пью. Так вы говорите – обижался ваш супруг на Звонарева?

– Еще как! Он у меня терпеливый был, Борис. Все в себе носил. Другой бы уже поскандалил или дверью хлопнул, к примеру, а этот все терпел – терпел и копил в себе обиды.

– А потом эти обиды выплескивал? – поинтересовался Маркелов.

Женщина посмотрела на него непонимающе.

– Долго ведь это в себе не поносишь, – подсказал ей Маркелов.

– Он вот носил.

– А уйти от Звонарева он не пытался?

– Пытался.

Пытался! Маркелов едва смог сохранить бесстрастно-вежливое выражение лица.

– Когда? – осведомился он.

– В самый последний момент, – снисходительно улыбнулась женщина. – Когда его гонителю-притеснителю оставалось жить всего несколько часов.

Ах, это. Про то, что Червяков написал заявление об уходе как раз в день убийства Звонарева, Маркелов знал. Он-то думал, что-то еще такое было. Раньше.

– А раньше он тоже разговоры об этом заводил, – будто прочитав его мысли, сказала женщина. – У них там сложный период начался. Как раз после кризиса. Деятельность остановилась, прибыли нет, в общем – все очень плохо. Я Борису сказала – надо новое место искать. А он в ответ: а чего искать, оно меня само уже нашло.

– То есть у него был запасной вариант?

– Я, по крайней мере, так его поняла. Спросила, что у него есть на примете. Он говорит: я тебе как-нибудь позже расскажу.

– Рассказал? – с надеждой поинтересовался Маркелов.

– Нет.

– Потом погиб Звонарев, – все еще пытался продраться к интересующим его подробностям Маркелов. – Ваш супруг остался без работы. И так и не смог работу найти. Значит, не было у него ничего на примете? Лукавил, когда говорил о том, что что-то там у него припасено на случай увольнения?