– Саша попал в тюрьму, – произнесла Генриетта Александровна таким печальным тоном, будто это неприятное событие произошло не давным-давно, а буквально накануне. – Он был не такой, как мы…

– «Не такой» – это какой?

– Хулиганистый. Так людей называют, которые постоянно балансируют на грани. Мы-то все были из благополучных семей, а он – откуда-то из Пензы, из рабочих предместий. И выражался он… по-всякому, – осторожно подобрала определение Генриетта Александровна. – И выпивал. Он и в тюрьму попал из-за выпивки, я так думаю. Возвращался в общежитие…

Генриетта Александровна сделала паузу и посмотрела на Полину задумчиво, будто вспоминала, как там оно было много лет назад. Полина терпеливо ожидала продолжения.

– Было уже темно. На автобусной остановке стояла женщина в меховой шапке. И Саша с нее эту шапку снял.

– Зачем?

– Я не знаю! – с досадой сказала хозяйка, как будто до сих пор досадовала на безмозглого Прокопова за тот необдуманный поступок. – Его поймали, конечно, и устроили показательный суд, чтобы другим неповадно было.

– И он уже в институт не вернулся?

– Тогда это было невозможно, – покачала головой женщина. – Попавшего под следствие автоматически исключали из комсомола, а если ты не член комсомола, в институт попасть было практически невозможно, ну а если еще и судимость, как у Саши, имелась – тут уже совсем никаких шансов.

– И больше вы его не видели…

– Почему не видела? Он приезжал… к нам… в общежитие. Уже после того, как вернулся из тюрьмы.

– Скажите, а мой папа… У моего папы с Прокоповым какие были отношения?

– Вы зачем вообще пришли? – вдруг спросила хозяйка.

Она сидела за столом напротив Полины, обхватив свои плечи так, будто ей было холодно, хотя за окном был май и ласковое весеннее солнце заглядывало в кухню. И к торту до сих пор она даже не притронулась.

– Иногда так важно знать то, что происходило в прошлом, – сказала Полина.

– Для чего?

– Чтобы лучше понимать настоящее.

– Прошлое пускай прошлому и принадлежит, – сухо сказала Генриетта Александровна.

И тут же, наверное, поняла, что прозвучало это излишне резко.

– Не хочется там ничего ворошить, Полиночка, – произнесла почти извиняющимся тоном.

Было видно, что действительно не хочет говорить на эту тему.

– Для меня это очень важно, – попыталась достучаться до нее Полина.

– Что – важно?

Придется открывать карты. Иначе никаких надежд на откровенность собеседницы.

– Я видела Прокопова…

– Когда?!

– Недавно.

– Вот оно что, – с улыбкой сказала Генриетта Александровна. – И как же вам удалось его разыскать?

– Я его не искала. Даже не знала о его существовании. Просто встретились – и все.

– Случайно?

Что-то было в этом вопросе собеседницы. Наверное, недоверие.

– Мне и самой уже кажется, что не случайно, – призналась Полина.

Генриетта Александровна смотрела на нее с прищуром, как обычно смотрят пожилые, многое повидавшие люди на желторотых птенцов, еще не смыслящих, что такое настоящая жизнь.

– Вы не расспрашивайте, пожалуйста, меня ни о чем, – попросила хозяйка. – А поговорите с самим Прокоповым.

Полина содрогнулась от одной мысли о подобном развитии событий.

– Ни за что!

– Почему? – удивилась хозяйка.

– Опыт моего общения с ним был не очень приятный.

И все равно Генриетта Александровна, кажется, не понимала.

– Мне показалось, что он действительно… м-м… нехороший человек.

– Кто?!

– Прокопов.

– Да как же вы можете так говорить!

– Вы и сами сказали, – смутилась Полина.

– Что я сказала?

– Что он не как все… что хулиганистый… что словечки там всякие…

– Да вы бы знали, какой он был! – уже не сдерживала негодования от слов собеседницы Генриетта Александровна. – Да, он был из простой семьи! Да, он отличался от нас! Да, от него можно было ждать чего угодно! Но, между прочим, когда его сажали в тюрьму, он ни словом на суде не обмолвился о том, что в тот вечер на остановке с ним была Маша!