Тетенька почтальон скатывает сотню-другую хлебных шариков, чтобы сладострастно втянуть их ноздрей. Через трубочку. Погрузиться в нирвану. Проснувшись, вытряхнуть из ушей. Затем упаковать в бандерольку и вручить подтянутой дикторше из телевизора, которая неприятно напоминает всех российских телеведущих одновременно.

Телеведущая оттягивается так: покупает огромных зеркальных карпов, скармливает им пресловутые шарики, прошедшие через эзотерическую носоглотку почтальонши, размещает тазик с рыбами в телевизионной студии, под столом, чтобы, зачитывая в прямом вечернем эфире горячие новости, полоскать свои ухоженные ступни. Карпы жадно заглатывают, обсасывают женские пальчики, ведущая постепенно сатанеет, сходит с ума, закатывает глаза, неистово воет: оргазм.

К трансляции хорошо подготовился скромный продавец союзпечати, соорудивший некую электронную женщину: вместо головы телевизор, две пары жадно обнимающих рук плюс отдельная кисть, выполняющая уверенные поступательные движения на уровне паха. Едва случаются новости, продавец раздевается, целуя экстатическую дикторшу взасос, то бишь в телевизионное стекло. Механические, но хорошо продуманные женские руки делают свое дело в свою очередь.

Муж дикторши, полицейский, отказывает супруге в физической ласке, вот отчего она столь пристрастна к безотказной похотливой рыбе. Но муж — тоже заговорщик! Он срезает с одежды встречных дам меховые пушистые кисточки, скупает в хозторге разного рода щетки, мастерит нелепые щекотливые приспособления, ночами покидает неудовлетворенную жену, запирается в сарае, естественно, раздевается, повелевает щеткам и кисточкам обрабатывать самые нежные и чувствительные места своего тела. Поскольку Шванкмайер — великий аниматор, без видимого труда оживляющий любой предметный мир, кисточки и щетки безотказно обслуживают нежного пражского полицейского. Щекотят.

Наконец сладкая парочка садомазохистов среднего возраста, соседей по коммуналке. Он мастерит внушительную, устрашающую петушиную голову из папье-маше, шьет из зонтиков перепончатые крылья, выезжает на природу, где, превратившись в агрессивную мужскую птицу, мучает человекообразную куклу — свою отвратительную соседку. Мучает, самоутверждается, клюет. В результате — сбрасывает на ее тряпичную голову громадный камень. Заранее припасенная кровь из пакетика. Смерть, полная мужская победа. Ай да парень, ай да сукин сын. Незабываемый, виртуозный фрагмент-фантазм, органично сочетающий фотографическую конкретность с предельной, апокалиптической анимационной выразительностью!

А она? Мстит страшно, жестоко. Заставляет раздеться кукольного двойника своего ненавистного соседа. Хлыст, кожа, повелевающий свист бича. Разорванное лицо, солома из-под тряпки. Жалкий, униженный мужичок. В довершение она погружает его голову в тазик с водой, топит…

Где, когда вы посмотрите это запредельное чешское чудо? Нигде, никогда. Отчего и пересказываю в деталях. Все же картина Шванкмайера — грандиозное свершение восточноевропейской культуры, один из ключевых текстов прошедшего столетия. Хотя бы иметь в виду. Все же круче Пелевина. И куда точнее Сорокина, даже хорошего, раннего. Эхо пражской весны. Страшные, если не забавные последствия. Открыли «железный занавес», втянули воздух свободы — и что? Удовольствия — непредсказуемы, ничтожны, пошлы. Даже в удовольствиях — какое-то азиатское косноязычие.

«Пуговичники», на пару лет позже, где-нибудь в 1998-м. Влияние Джармуша и Тарантино, но это по форме, а вот содержание наше, родное: снова «совки» дорвались! Одна из новелл: встречаются две семейные пары средних лет, чешский истеблишмент, за вечерним чаем. Познакомиться, обсудить предстоящую свадьбу детей. Выясняется: и у тех и у других тайные увлечения, сладострастие!

Один мужичок, даром что большое начальство, представительствует от имени тайного общества «пуговичников». Эти, загадочные, так ловко работают мышцами заднепроходного отверстия, что умудряются, точно клещами, откусывать… декоративные пуговицы с офисных кожаных и домашних плюшевых диванов. И все? И вся тайна?! Весь порок? Весь, с позволения сказать, тайный плод? Именно весь. А ведь как стеснялись, переживали, боялись огласки. «Не могу терпеть!» — едва заметит диван, едва присядет, едва поелозит, вмиг пооткусывает, до единой пуговки!

У другой пары другие проблемы. Эти в порыве ответной откровенности признаются, что любят домашние спектакли. Так-так, мазохизм? Не спешите, эти тоже с прогрессивной фантазией: разыгрывают воздушный бой. Он надевает громадную модель истребителя, летает по комнате, урчит. Она же — пушка, гаубица, зенитка. Грохот, спецэффекты, дымок. Гости довольны: вот и породнились, родственные души. «Совки».

Чехам, которые все же подлинная, не стилизованная Европа, виднее. Вот отчего эти навязчивые, эти повторяющиеся из фильма в фильм потребительские маразмы. Чехи — лучшие среди них — критичны, проницательны, остры на язык. У нас же прежняя, неулыбчивая, до наглости застенчивая советская богема, все те же совковые «чего изволите» — даже не выработав специфической внутренней речи — самонадеянно обособились в престижную социальную группу, самоназвались. Элита. Цивилизация. Запад.

А я бы сказал: «На конюшню!» С кредитными карточками, в смокингах, с печатью высокомерия на челе, прямо из телевизионной студии, с голубого экрана — на конюшню. Меня мало кто слышит, иные так даже посмеются, пускай. Но ведь отправятся куда следует, все равно отправятся, едва изменится социально-психологический фон (и случится это не по идеологическим причинам, ибо никакой идеологии у конюха нет, равно как нет и самодостаточной речи, а в связи с неотменимой поколенческой ротацией).

3. 60-е: Хитилова — авангардистка. Ее легендарные «Маргаритки» — про двух подружек-хулиганок, которые провоцировали обывателей и гениально напрягали художественную форму картины. Обаятельное женское распоясалось: девчонки искали нетривиальных развлечений и удовольствий, находили. Обыватели сторонились, пугались, роптали. Пустое, как этим девчатам откажешь?

Тридцать лет спустя наступило время расплаты. Героиню насилуют неуверенный в себе, не способный справиться с собственной женой министр экологии и его похотливый приятель. Героиня работает ветеринаром, ловко отрезает поросятам яички. Поэтому ей ничего не стоит кастрировать утомленных развлечениями мужчин: «Ой, у меня там нет!» — «Слушай, у меня тоже там нет… Я говорил, надо было убить ее! Пусть немедленно мне вернет! А может, она мне занесла инфекцию? Я же не знаю, умеет ли она это делать?» Умеет, умеет, профессионалка. Раздосадованные, собрали отрезанное добро в термоски, пристроили в холодильник. «Что это? Это — „оно“? „Оно“ так выглядит? Конец. В этой миске наш конец. Это мы, мы — там». — «Те, что побольше, пожалуй, мои!»