— Мистер Марлоу, — сказала она убийственным голосом, — вы идете по очень тонкому льду.

Я махнул рукой:

— А кто нет? Ну хорошо, скажем, все это правда. Морни будет все отрицать, и мы вернемся к исходной позиции. А он обязательно будет отрицать, иначе он будет привязан к двум убийствам.

— Разве это не похоже на правду? — спросила она.

— Для чего Морни, человек с некоторой поддержкой, положением и определенным влиянием, станет связываться с двумя убийствами? И все это только для того, чтобы не быть обвиненным в какой-то ерунде, вроде продажи заложенной ему вещицы. Мне это недоступно.

Она молча смотрела на меня. Я ухмыльнулся, потому что в первый раз собирался сказать ей вещь, которая ей понравится.

— Я нашел вашу невестку, миссис Мердок. Меня удивляет, что ваш сын, которого вы держите в ежовых рукавицах, не сказал вам, где она находится.

— Я его не спрашивала, — удивительно спокойно для нее ответила старуха.

— Она там же, где начала, поет в оркестре клуба «Айдл-Вэлли». Я с ней говорил. Она по-своему очень жесткая женщина. И не очень любит вас. Я не исключал, что монету могла взять она, просто назло. И тем более не исключаю, что Лесли мог знать об этом и состряпать эту историю, чтобы защитить ее. Он говорит, что очень любит ее.

Она улыбнулась. Приятной эту улыбку назвать было нельзя — не то лицо. Но все же это была улыбка.

— Да, — сказала она. — Да. Бедный Лесли. Именно так он и мог бы поступить. И в этом случае, — ее улыбка расплылась прямо до ушей, — в этом случае моя милая невестка может быть причастна к убийству.

С четверть минуты я наблюдал, как она наслаждается этой мыслью.

— А вам бы этого очень хотелось, — сказал я.

Она кивнула, все еще улыбаясь, с ходу согласившись, что этого ей бы очень хотелось, и не сразу почувствовав грубость в моем тоне. Потом лицо ее замерло, и губы плотно сжались. Она сказала сквозь зубы:

— Ваш тон мне не нравится. Мне не нравится ваш тон.

— Я вас не виню, — сказал я. — Он и мне не нравится. Мне ничего не нравится. Мне не нравится этот дом, и вы, и вся атмосфера вашей семьи, и затравленное лицо этой девочки, и этот пень — ваш сынок, и все это дело, и то, что мне не говорят о нем правды, и вся эта ложь, которую я выслушиваю…

Тут она принялась орать — лицо бешеное, глаза прыгают от ярости, от ненависти даже голос задрожал:

— Вон! Вон из этого дома! Немедленно! Сию минуту! Вон!

Я встал, поднял с пола шляпу и сказал:

— Вот это я сделаю с удовольствием.

Я несколько устало посмотрел на нее и направился к выходу. Открыл дверь, вышел. Дверь я закрыл тихо: придерживая ручку стиснутой рукой и тихо щелкнув замком.

Сам не знаю, почему.

За мной послышались быстрые шаги, кто-то несколько раз позвал меня, я, не оставливаясь, дошел до середины первой гостиной. Там я остановился, она подбежала ко мне, запыхавшись, глаза едва не выскакивают из очков, на волосах прыгают смешные маленькие зайчики от низких окон.

— Мистер Марлоу! Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите. Ей нужно поговорить с вами. Она очень хочет вас видеть.

— Будь я проклят. У вас на губах сегодня губная помада. Здорово вам идет.

Она схватила меня за рукав:

— Пожалуйста!

— Скажите ей, пусть утопится, — сказал я. Даже Марлоу может потерять терпение. — Скажите ей, чтобы она дважды утопилась, если одного раза не хватит.

Я взглянул на ее руку, державшую меня за рукав, и легонько по ней похлопал. Она быстро отняла руку, глаза у нее стали круглые.

— Пожалуйста, мистер Марлоу. Она должна поговорить с вами. У нее неприятности.

— У меня тоже неприятности, — сказал я. — Я по горло в неприятностях. Чего вы плачете?

— Но ведь я в самом деле очень люблю ее. Я знаю, она может нагрубить и быть резкой, но сердце у нее — чистое золото.

— К черту ее сердце! — сказал я. — Я не намерен связываться с ней настолько, чтобы мне нужно было в этом разбираться. Она старая толстомордая врунья. С меня хватит. Похоже, она в самом деле глубоко закопалась, но я раскопками не занимаюсь. Я хочу, чтобы мне говорили правду.

— Ах, я совершенно уверена, что если бы вы были терпеливее…

Без всякой задней мысли я положил ей руку на плечо. Она подпрыгнула, как укушенная, в глазах ее мелькнул ужас.

Мы стояли, глядя друг на друга, и тяжело дышали — я разинутым от изумления ртом, она с плотно стиснутыми губами, ноздри ее дрожали. Лицо ее побелело, словно его неумело напудрили.

— Слушай, — медленно проговорил я, — с тобой что-то случилось, когда ты была еще девочкой?

Она кивнула, очень быстро.