Нет, он существует. Вот он, едет вместе с тобой в метро, висит на поручне и смотрит на тебя снизу вверх, потому что ты высокая. И очень, очень красивая.

«Милая Майя, станцуй мне фламенко на площади перед дворцом», – вдруг говорит Дима.

Он говорит это тихо, но Майя слышит каждое слово.

«Что это значит?»

«Это первая строка песни. Я напишу её полностью и обязательно тебе сыграю».

«Нет уж. Говори дальше».

«Дальше я не знаю. Просто строка музыкальная, а дальше я пока не придумал».

«Тогда я сейчас придумаю».

«Ну, давай!»

«Чёрная кошка крадётся по стенке с хитрющим до жути лицом».

Дима смеётся.

«У тебя талант!»

«А можно ещё: каждой флейтистке и каждой спортсменке…»

«…поёт по-грузински кацо!» – заканчивает Дима со смешным акцентом.

«Кто такой кацо?»

«По-грузински – мужчина».

Поезд уже отправляется со станции «Фили», «Багратионовская» – следующая.

Мужчина, стоящий рядом с ними, вмешивается в разговор.

«Мужчина по-грузински – каци. А кацо – это звательный падеж, обращение», – говорит он.

«Спасибо!» – улыбается Дима.

У мужчины ярко выраженная кавказская внешность.

Смешно, думает Майя. В моё время нет никакого различия, нет негативного оттенка в понятии «кавказец», да и в регионе том давно живут люди самых разных национальностей. А в этом времени лучше быть осторожным. Назовёшь ещё таджика узбеком или чукчу китайцем.

Двери открываются, они выходят из вагона. Станция открытая, снаружи – дождь.

«У тебя зонтик есть?» – спрашивает Майя.

«Не-а».

«Значит, под моим пойдём».

У неё большой красный зонт, подаренный Морозовым. Она не сразу привыкла к дождю, от которого нужно прятаться. Который идёт просто так, а не по заказу.

Зонт смешной. У большинства людей зонты круглые, а этот – квадратный, с четырьмя мощными спицами. Под ним не очень удобно ходить вдвоём.

Дождь проливной. Они бегут, и Майе в ботинок попадает вода, но она не обращает внимания.

«Тут можно срезать».

Они идут через рынок, и Майя временно складывает зонт, потому что над ними – прозрачный навес. Когда Майя в первый раз была на рынке, её шокировала антисанитария и суета. Но теперь она относится ко всему спокойно. По сравнению с сорок пятым это – рай.

Снова дождь, снова зонт, и они бегут по лужам, и уже видно канареечно-жёлтое здание развлекательного центра «Филион» и реклама кинотеатра.

Они забегают под навес, минуют вращающиеся двери, поднимаются по траволатору.

«А на что мы идём?»

Майя даже не помнит, говорил он это или нет.

««Мегамозг», – напоминает Дима, – мультик».

Последний этаж, вход в кинотеатр.

«Зал повышенной комфортности! – провозглашает Дима. – Прекрасные атланты будут массировать тебе ноги, а летающие ангелочки – подавать напитки».

«Правда?»

«Конечно, правда, я никогда не вру».

Очереди нет, они сразу берут билеты в шестой зал. До начала сеанса ещё двадцать минут.

«Постреляем-с?» – спрашивает Дима.

«В кого?»

«В тире! Я выиграю тебе плюшевого медведя, как во всех американских комедиях».

Майя смеётся.

Тир маленький, оружие – пневматическое. Винтовка, пистолет.

Дима старательно целится из винтовки. Мажет по пяти мишеням из десяти.

«Я, честно говоря, даже военные сборы прошёл на халяву», – сообщает он.

Майя не знает, что такое сборы. Она берёт винтовку. Работник тира смотрит на неё со смесью снисхождения (он уверен, что она промажет) и вожделения (все мужчины смотрят на неё так).

Майя последовательно, выстрел за выстрелом, выбивает все мишени. Работник привстаёт.

«Пистолет можно?» – спрашивает Майя.

«Ну ты даёшь», – восхищается Дима.

Да, Дима, я даю. Меня учил стрелять молоденький лейтенант, он же лаборант Комацу, который загадочно исчез, потому что слишком активно болтал языком. Комацу говорил: бери правее, у него там сердце, ты точно попадёшь, вот так, вот так, чуть легче. А ещё был полковник доктор Мики, который придерживал её руку с пистолетом и комментировал: целься в правый глаз, так надёжнее. Если бы ты была левшой, следовало бы целиться в левый глаз.