Шрифт:
«Что с вами, Майя?»
«Ничего. Мне нужно отдохнуть, я сегодня сильно устала».
Волковский проводит её до комнаты.
«Вам ничего не нужно?»
«Нет, спасибо».
В её комнате есть звонок. Если нажать на кнопку, тут же прибежит Андрей или сам старик. Майя – центр эксперимента.
«Вы ведь можете погрузить в анабиоз кого угодно. Знакомого вам человека. Того, кто может сделать больше, чем я».
Она говорила это старику, говорила не раз.
«Нет, Майя, – отвечал старик. – Это вопрос идеи. Мы создали общество, мы ждали вас столько лет, и мы не можем изменить себе. На старости лет я понял, что моё назначение – не копить деньги на очередной “Майбах”. Я – ступенька, по которой вы сделаете очередной шаг».
И Майя не знает, как может выразить Волковскому свою благодарность.
«Вы что-то измените в своём времени», – сказал он.
Теперь она понимает, что нужно изменить.
Перед её глазами снова проходят мертвецы из семьсот тридцать первого. Но теперь цепочку мертвецов замыкает мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме. Его зовут Анатолий Филиппович Варшавский, и он собирается провести через Совет закон о легализации опытов над людьми. Он спрашивал её: как ты относишься к этому. И она ответила: никак. Теперь она понимает, что была неправа. Упрёк во взглядах мертвецов, замученных в застенках управления по водоснабжению и профилактике Квантунской армии, давит на неё.
Отец, не делай этого. Ты не представляешь, что творишь. Зло не может быть необходимым, отец.
Звонит мобильный. Номер незнакомый.
«Привет, это Дима, твой сегодняшний знакомый. Я не удержался и решил не откладывать звонок в долгий ящик».
«Привет…»
Мысли о мертвецах куда-то уходят, становится тепло и уютно.
Она валяется на кровати, ноги укутаны пледом, внутри тепло, а в ухо льётся Димина речь, смешная и сумбурная.
Он что-то говорит про кино, зовёт её на трёхмерный мультфильм «Мегамозг» в кинотеатр «Синема Парк», рассказывает о Брэде Питте, который дублировал кого-то из персонажей, но его голоса всё равно не слышно за русской озвучкой. Майя не знает, кто такой Брэд Питт, но ей почему-то интересно слушать Диму, и она понимает почему. Ей интересно, потому что это говорит Дима. Что он говорит, не столь важно.
Нужно его прервать.
Зачем ты дала мальчику телефон, Майя? Ты хотела помучить и его, и себя?
«Дима, прости, но у меня…» – Она пытается отказать, но не может закончить фразу.
«Я не принимаю отказа!» – гордо и весело говорит он.
«Ладно, – смеётся Майя. – Когда?»
«Давай в пятницу».
«Послезавтра?»
«Ага. Завтра у меня много работы, а вот послезавтра – то, что нужно».
«Хорошо…»
Потом они говорят ни о чём.
«Мало кто знает, что Александр Сергеевич Пушкин имел два пупка, – вещает Дима. – Об этом рассказывала не только его жена Наталья Гончарова, но и Дантес, который подробно описывал внешность поэта в своих воспоминаниях. Дантес утверждает, что правый пупок Пушкин использовал по назначению, а левым пользовался в качестве хранилища для информации. В книге исследователя Барсукова “Мой Пушкин” мы находим следующую цитату: “…он задрал полы сюртука и оголил живот, после чего погрузил руку в пупок. Через несколько секунд он нашёл то, что искал, и извлёк из пупка небольшой томик Вергилия…” Что-то похожее встречается в воспоминаниях Кудина “Пушкин и физика”: “…в левом пупке Пушкин хранил ценные вещи, в том числе миниатюрный амперметр, которым пользовался при каждом удобном случае…” Пупки Пушкина описывались в литературе не раз, но, к несчастью, ни одной иллюстрации история не сохранила, хотя многие известные живописцы, в том числе Кипренский, предлагали Александру Сергеевичу запечатлеть эту необычную часть тела на полотне…»
Майя хохочет в голос, и мертвецы уже отступили так далеко, что их совсем не видно, и ей хорошо, будто ничего не случилось, будто она родилась в этом времени, в конце двадцатого века, и в её поддельном паспорте написана абсолютная правда, и Морозов – или Волковский, она не уверена – не чужой человек, а отец, который любит её, и послезавтра она пойдёт на свидание с Димой, этим смешным парнем, который…
Её мысли прерываются. Неожиданно, резко. Перед ней стоит лицо китаянки, которую собирались использовать для очередного опыта с анабиозисом. Китаянка смотрит на Майю из-за решётки, и в её глазах не страх. В её глазах – абсолютная пустота.
Дима что-то говорит, но Майя уже не слышит.
Мальчик, милый мой, будь сильнее мертвецов, я прошу тебя. Хотя бы капельку сильнее.
«Ты здесь?» – возвращается голос Димы.
«Да, я здесь. Прости, меня отвлекают. Давай договоримся и встретимся, а сейчас мне нужно бежать».
«Тогда в шесть на “Арбатской”?»
«Хорошо. А где кинотеатр?»
«На “Багратионовской”. По голубой ветке».
«Хорошо. Я приду».
Он включает «игривость» в голосе.
«Пока!»
Чувствуется его желание обнять её даже по телефону.
Майя откидывается на подушку. Это любовь? Не нужно, Дима, пожалуйста.
Она смотрит на стенку. Лампа освещает комнату. Один из предметов бросает тень, похожую на человеческую фигуру. Где-то здесь живёт дух генерала-лейтенанта Исии Сиро.
3
Алексей Николаевич Морозов чудовищно рассеян на работе. Он думает о Майе, о Волковском, о своей бывшей даче (половину денег от сделки он «одолжил» Олегу на развитие бизнеса – по сути, отдал). Для практикующего нейрохирурга это смерти подобно. Он хочет взять отпуск.
Вся эта история с гостьей из прошлого (или из будущего?), с Волковским и обществом хранителей времени настолько выбила Морозова из колеи, что он забыл о девочке Маше. Да, именно так, о девочке Маше Крапивкиной, которая лежит в онкологии и которой осталось от силы полгода. Девочке семнадцать лет, у неё рак яичников.
Её следовало бы положить в анабиозис вместо Майи и хранить, хранить, хранить все пятьсот лет, пока рак не научатся лечить. Но нет, этого Волковский не позволит. Он не позволит построить второй анабиозис для Майи, использовав первый для девочки по имени Маша. Поэтому Машу ждёт другая разновидность спасения. Более спокойная, более надёжная. В какой-то мере менее болезненная.