Шрифт:
«Пока!» – говорит она весело.
Он не прочь обнять её напоследок, но она не подаёт «разрешающего» знака. Гуд бай, май френд.
Она спускается в подземный переход и думает о том, что любой мир может быть прекрасен – что мир двадцать первого, что двадцать седьмого века. В то же время любой из миров может быть отвратителен.
2
До дачи Морозова она добирается на электричке. Впрочем, участок уже не принадлежит Алексею Николаевичу.
Из дома ей навстречу выходит Волковский в элегантном сером костюме.
«Майя, мы вас уже заждались! Вы понимаете, что мы очень волнуемся?»
«Добрый вечер, Александр Игнатьевич».
Волковского она не может фамильярно называть на «ты». Всё-таки он гораздо старше Морозова. Хотя будь он даже молод, всё равно Майя не может представить, как можно Волковского назвать на «ты». Его, наверное, даже супруга называет на «вы». Если, конечно, он женат.
Она забегает в дом.
«Что купили, мадемуазель Майя?»
«Книги».
«Книги – это хорошо… А вас ждёт ужин, между прочим».
На даче Морозова живёт пять человек. Трое работают непосредственно над проектом анабиозиса. Молодые, энергичные, обеспеченные, фанатично преданные Волковскому. Четвёртый – повар Андрей. Его происхождение и роль в обществе хранителей времени неясны. Последний – сам Волковский.
Хорошо, что в доме шесть комнат, на всех хватает. Хотя, как обнаружила Майя, инженеры иногда спят прямо в подвале, на диване возле анабиозиса.
Анабиозис уже построен. Вот он стоит на своём постаменте, блестящий, высокотехнологичный, дорогой. Возможности двадцать первого века гораздо шире, нежели возможности первой половины двадцатого. Деньги и связи Волковского обеспечили непрерывную поставку необходимых компонентов. Но главное – это наличие готовых чертежей. Разработать за два месяца анабиозис невозможно, а вот построить в соответствии с образцом – вполне реально.
Повар Андрей ставит на кухонный стол ужин для Майи.
«Мы уже поужинали», – поясняет Волковский.
Андрею лет тридцать, он молчаливый и спокойный.
«Что это?»
«Это киш с цветной капустой и курицей, – отвечает Волковский. – И салат. А чай – на твой выбор».
«Пуэр».
Она пристрастилась к пуэру. В её столетии – днём с огнём не сыщешь.
Волковский садится напротив.
«Майя, нам осталось совсем немного, вы понимаете. Ещё неделя-две, и мы убедимся в верности того состава, который используем. Мы уже пробуем его на животных, видимого дискомфорта они не испытывают. Но вы, Майя, должны понимать, что станете первым человеком, на котором будет испытан наш аппарат. То есть мы, конечно, проведём предварительный опыт с добровольцем, но именно вы подвергнетесь длительному воздействию анксиолитика. Очень длительному».
«На мне уже испытывали такой аппарат. И такой препарат».
«Да. После десятков опытов, проведённых над “брёвнами”».
Волковский знает почти всё. Он потребовал подробного рассказа обо всех приключениях Майи в прошлом в качестве одного из условий отправки её в будущее. Впрочем, она бы и сама всё рассказала.
«Ничего, справлюсь. Мне терять нечего».
Это бахвальство, Майя. Ты просто бравируешь. На самом деле ты чудовищно боишься не проснуться. Потому что много раз видела, как люди не просыпаются после анабиоза. Или просыпаются, но тут же получают укол синильной кислоты от доктора Иосимуры.
«В любом случае, вы, Майя, должны очень хорошо описать, что бы вы хотели увидеть, когда вас разбудят. Чтобы для вас подготовили именно ту одежду и обстановку, к которой вы привычны».
«Это не проблема, хоть сегодня напишу».
«Сегодня и напишите. Я полагаю, что мы уже готовы назначить дату окончательного погружения. Полагаю, это будет первая половина декабря. Скажем, десятое-одиннадцатое число».
Впрочем, Майя умеет отключать свой страх. Как отключила она его, обращаясь к Накамуре в замкнутом пространстве подземной лаборатории.
Она отвлекается от еды и смотрит старику в глаза.
«Ради чего вы это делаете, Александр Игнатьевич?»
Волковский качает головой.
«Ещё месяц назад я бы не смог ответить на ваш вопрос. Теперь, вероятно, могу. Ради идеи. Исии Такэо придавал факту вашего обнаружения огромное значение. Я не знаю, почему. Но полагаю, что вы что-то измените в своём времени. Не спрашивайте меня, что».
Внезапно Майя понимает, что именно она должна изменить. Вилка опускается на недоеденный киш, глаза стекленеют.