– Никакая.

– Так какого чёрта она там делала вчера? – Певзнер резко повышает голос.

– Ну…

– Гречкин, это третий случай. В первый ты не подумал, молодец. Переписал себе без моего разрешения часть файлов и унёс. И ведь защита стояла, снял аккуратно. Но я тебя простил. Во второй ты додумался вынести пластиковый чертёж. Это равносильно преступлению государственного уровня, но ты же рассеянный. Хорошо, беды не натворил. Вчера ты повторил свой первый трюк. Ты объяснить это можешь?

– Я…

Певзнер намеренно издевается, не давая провинившемуся договорить.

– Ты сделал это в последний раз. Потому что я не могу тебя просто уволить. Никакая подписка о сохранении тайны не поможет. Если ты ещё раз что-нибудь отколешь, из твоей головы аккуратно вычистят эти несколько месяцев твоей жизни. И ты откроешь глаза на операционном столе, и тебе расскажут, что ты попал в тяжёлую аварию и долго лежал в коме. И – отдельно поясняю – ты не вспомнишь, кто такая Майя. Совсем.

Майя представляет себе, как сейчас выглядит Гречкин. Как промокший и потрёпанный в драке воробей.

– Ты этого не знал? – Певзнер очень зол.

Конечно, Гречкин всё знал. Он прошёл целый ряд инструктажей при поступлении в лабораторию. Но природное разгильдяйство взяло верх.

– Последний шанс, Гречкин. Я знаю, что ты делаешь это не по злому умыслу плюс у тебя золотые руки. Прощаю последний раз.

Гречкин что-то мычит.

Майя откидывается на кресло. Иногда она ловит себя на мысли, что встречается с Гречкиным из некой жалости к нему. Он её любит, и она пользуется этим. Но любить его? Может, и да. По-матерински.

Понурый Гречкин появляется из певзнеровской части лаборатории.

– Получил?

– Не добавляй, пожалуйста…

Она серьёзна.

– Вась, это не смешно.

– Сам знаю. Но я… пойдём.

– Куда?

– К терминалу. Я придумал одну штуку. Покажу тебе, а ты подскажешь мне, стоит ли её Марку показывать…

Он говорит тихо, чтобы Певзнер не услышал.

– Что вы там шепчетесь? – громогласно спрашивает начальник.

– Полюбовно! – весело отвечает Майя.

Певзнер хмыкает.

Карла и Ника сегодня нет, Джонни в соседней комнате выполняет какую-то механическую работу по поручению Карла.

Они доходят до рабочего места Гречкина.

– Смотри, – он вызывает трёхмерку.

Майя ориентируется в общих чертах машины, многие детали остаются ей непонятными.

– Вот так было.

Да, этот чертёж ей хорошо знаком. Они видят его каждый день. Трубки, переходы, схемы, платы – мешанина из различных технических приспособлений.

– И?

– Вот так стало.

На первый взгляд изменений никаких. Но затем Гречкин выводит общий план исходной конструкции, накладывая его на свой чертёж, и Майя замечает, что во многих местах есть небольшие изменения. Тут контур подправлен, тут блок управления исчез.

– Ты доработал машину самостоятельно?

– В общем, да. Я изменил контур. Мы отталкивались от изначальных посылов, данных Маллеттом. Он предлагал сталкивать пучки в кольцеобразном канале. То есть в торе. В принципе, подобный же проект предлагал современник Маллетта Амос Ори. Ори не думал, что его тор позволит путешествовать в прошлое дальше, чем момент постройки самого тора. А Маллетт – предполагал. А мне пришло в голову, что они оба ошибались в самом главном постулате.

Гречкин отделяет внешние слои чертежа, обнажая сердце машины – тор.

– Вот он, тор Маллетта и Ори. А вот то, что сделал я.

Контур Гречкина – хитроумно перекрученная в трёх измерениях восьмёрка, что-то вроде гибрида ленты Мёбиуса и бутылки Клейна.

– Честно говоря, я не знаю, как называть эту фигуру, – пожимает Гречкин плечами. – Отталкивался от бутылки Клейна, но задал себе задачу построить замкнутый контур.

– Торотылка Гречкина, – на полном серьёзе говорит Майя.

– Можно и так, – улыбается он. – Но теоретически разгон пучков Маллетта в такой форме гораздо эффективнее тороидальной конструкции.

– Стоп, – Майя хочет понять, – но в торе эффект возникает внутри кольца. А здесь?

– Здесь тоже есть «внутри кольца». Просто на трёхмерной модели этого не видно.

– Почему ты не показал это Певзнеру?

– Мне нужна поддержка. Я боюсь, что он не поверит, если я не покажу ему тысячу страниц числовых выкладок и расчётов. Я-то полагался на интуицию.