И снова пауза.

– А теперь перейду к главному. С вашим пробуждением наша миссия закончилась, но не совсем. Волковский завещал нам, чтобы мы были готовы к новым указаниям. Он говорил, что, если вы прикажете идти в огонь, мы должны будем пойти, потому что это необходимо для спасения человечества. Для решения судеб мира. Вот и всё. Теперь я жду вашего ответа.

Майя смотрит в серые глаза Санкевича. Прекрасная дама и пять паладинов, ха-ха.

– Да, – говорит она. – У меня есть одна цель. Я пока не знаю, насколько вы мне нужны для её претворения в жизнь.

– Я слушаю вас.

– Вы знаете о законопроекте, который завтра будет выносить на суд Совета мой отец?

– Да.

– Этот законопроект не должен быть принят. Любой ценой. На отца могу воздействовать только я. Возможно, у кого-то из вас есть выход на Президента России? Или – что ещё важнеё – на Президента Европы?

Санкевич грустно улыбается.

– Это сложно. Это, я бы сказал, невозможно. За две-три недели я бы мог найти такой выход. Но не за один день. Впрочем, мы попытаемся. Нам нужно поговорить с ними?

– Да. Лучше с Якобсеном. Он – единственный, кто может остановить отца. Всё будет зависеть от него. Если он поддержит законопроект, его примут. Если воздержится – пятьдесят на пятьдесят. Если будет против – проект не пройдёт.

– Мы постараемся.

– Спасибо, Владимир. Я надеюсь, новая миссия не покажется вам слишком скучной.

– Нет, Майя, – твёрдо говорит Санкевич. – Я не против этого законопроекта, но это моё личное мнение. Если его принятие действительно чревато чем-то страшным, тогда я сделаю всё возможное, чтобы его предотвратить.

Паладины. Герои.

Ты становишься Жанной д’Арк, моя девочка.

– Па, нам нужно встретиться. Обязательно. Срочно, сегодня.

– Майя, ты же понимаешь…

– Па, это очень важно. Нет ничего важнее. Это касается твоего завтрашнего выступления. Твоего проекта.

– В каком смысле?

– В прямом. Ты однажды спрашивал меня, что я об этом думаю. Я хочу дать тебе ответ. Важный ответ.

Господи, как это наивно выглядит: диалог с отцом. Что он даст? Кому он нужен?

– А отложить никак нельзя?

– Нет. Я приеду к тебе хоть сейчас. Это не займёт много времени.

– Ладно. Только не сейчас, а ближе к вечеру. Давай в восемь часов, я буду у себя.

– Хорошо, буду к восьми.

– Ладно.

– Пока.

Заготовить речь?

Майя, почему ты не подготовилась к этому тогда, в двадцать первом веке? Потому что ты не знала, что изменилось за шесть веков. А, оказывается, действует всё та же декларация середины двадцатого столетия. Оказывается, отец решил попрать столп, на котором зиждется индивидуальная свобода человека. Один из столпов.

В любом случае, отец разбирается во всём этом лучше неё. Во всей этой бюрократии, формулировках, терминологии, законах. И только в одном он остаётся по сравнению с ней неразумным дитятей. Он ничего этого не видел. Для него это – чистая идея, святой дух, игрушка на Рождество. Она старше собственного отца. И мудрее.

Майя выходит из комнатки. Из участников общества тут только один. Кажется, Стас.

– Я остался, чтобы помочь вам, если это нужно.

– Поедем вместе, Стас. Мне и в самом деле нужна рука, которая поддержит меня. Кстати, где чертежи?

– Вот, – Стас открывает шкаф и достаёт папку. За шесть веков с ней ничего не произошло. Технологии изготовления сверхстойкого пластика дают себя знать.

– Раньше её хранили в сейфе, под стеклом, – говорит Стас. – Однажды хранители поняли, что это сверхстойкий пластик. Когда его изобрели два века тому назад, в смысле. И стали относиться к чертежам менее бережно. Хотя, я так понимаю, они отличаются от базовых чертежей подобной машины.

– Да, это лабораторные. А тетради с иероглифами и их переводы?

– Они в специальной камере. Достать?

– Нет, не нужно. Они представляют в основном историческую ценность и нам сейчас не нужны. Нам нужно только вернуть на место чертежи на пластике.

Они собираются и выходят на улицу. Когда Стас был ещё ребёнком, эта девушка лежала в анабиозе и была точно такой же, как теперь. Потом ему исполнилось десять, потом двадцать, потом тридцать, а потом он стал участником общества и впервые увидел её лицо на мониторе, встроенном в анабиозис при модернизации. Нет, он не влюбился в спящую красавицу. Но он никак не мог себе доказать, что она ориентируется в этом времени ничуть не хуже его самого.