Шрифт:
Сколько длится это ощущение? Мгновение? Час? Вечность? Они не знают.
Он чувствует, что его щеки что-то касается. Это Майя проводит по ней чуть шершавым языком, и он делает то же самое, и их языки встречаются ещё до того, как встречаются губы, но тут музыка внезапно прекращается.
Тишина настолько оглушительна, что барабанные перепонки Гречкина сейчас, кажется, лопнут.
Майя резко отстраняется.
– Извини, – говорит он.
– Ничего, – отвечает она. – Это нормально.
Он запрашивает у телефона время: прошло полтора часа. Весь концерт. Майя медленно идёт к ближайшему траволатору.
Они идут по городу – по вечно освещённой Верхней Москве.
– Ты вниз? – спрашивает Гречкин.
– Нет, я сегодня у отца.
У неё есть своя квартира внизу, но отцовские апартаменты расположены на орбите.
– Я тебя провожу.
– Я ещё не домой.
– Ну, провожу, куда скажешь.
Он разочарован. Они были так близко, так близко. Может, стоит прямо сейчас прижать её к себе и поцеловать? Нет, он не решится, он никогда не решится.
Может, она просто сходила с ним на концерт, а теперь отправится на свидание с тем, кто имеет доступ к её телу. Кто с ней спит. Гречкин живо представляет себе этого человека: мускулистого, высокого, сильного и обеспеченного.
– А прикольно было, – говорит вдруг она.
– Да.
– Не провожай меня.
– Почему?
– Я сама доберусь. Правда.
Все подозрения подтверждаются. Они – на площади Медведева, почти в центре орбитального города. Отсюда можно легко попасть в любую его часть. Стоянка такси – в двух шагах.
Она подходит к такси.
– Ну, пока, – и подставляет щёку для прощального прикосновения сухими губами.
Внутри Гречкина что-то щёлкает. Он обнимает её за талию и впивается в её губы. Она отвечает тем же.
Чёрт, это же круче любого барабанного шоу, дружок. Это как восхождение на Аннапурну, как прыжок с парашютом, как взгляд в открытый космос.
Когда они отстраняются друг от друга, она прикладывает палец к губам:
– Только ничего не говори, Гречкин.
Он послушно молчит. Она садится в такси и уезжает.
Ревность, в нём бушует дикая ревность.
4
Анатолий Филиппович Варшавский смотрит собственное выступление. На его лбу – тяжёлые складки, в чёрных глазах – злость.
– Недостаточно! – говорит он.
Максим наклоняет голову.
– Что недостаточно, Анатолий Филиппович?
– Недостаточно убедительно, Максим. Неужели не видно? Этим словам, этим интонациям поверит разве что слепоглухонемой. Только вот слепоглухонемых уже триста лет как не существует.
– Мы попытались…
– Да мне плевать, что вы там попытались. Попытались – и не получилось. Ты понимаешь, что с тобой будет, если проект провалится? Не со мной, Максим, а с тобой?
Варшавский встаёт и подходит к Максиму почти в упор.
– Меня смешают с говном, Максим, но я выплыву. А ты – нет. Тебе больше нельзя будет показываться на публике, и я тебя уволю. И ты будешь долго и мучительно искать работу.
– По-моему, – голос Максима подрагивает, – вы немного перегибаете палку, Анатолий Филиппович.
– Нет, я ничего не перегибаю. Мы пытаемся протолкнуть сложный проект, очень сложный. Очень спорный. Я знаю, что он пойдёт на пользу человечеству, но человечество этого не знает. Значит, нужно доказать, убедить.
Он шагает по кабинету вперёд и назад.
– Хватит рассказывать публике, какой толчок науке даст использование приговорённых. Толпа видит в смертнике человека, которому не дают спокойно дожить последние минуты. Она начинает жалеть их, отщепенцев. Давить нужно на другое.
Максим слушает. Запись ведётся автоматически.
– Во время Второй мировой войны немцы ставили на людях эксперименты. Жестокие эксперименты, не спорю. Но всё, что мы знали об обморожениях и способах их лечить, в течение сотен лет базировалось только на тех экспериментах. Японцы получили вакцины от чумы и холеры благодаря своим экспериментам. Любой шаг медицины всегда связан с экспериментами, и другого пути нет.
Он неожиданно останавливается и поднимает вверх палец.
– Стоп! Это неудачные примеры. Не надо вспоминать о нацистах. Приведи пример Андрея Везалия, который первым начал вскрывать трупы людей и нашёл у Галена несколько сотен ошибок, потому что тот вскрывал только животных. Придумай что-нибудь про Флеминга, который кормил людей плесенью, чтобы проверить свойства антибиотика. В общем, покажи, что только путём эксперимента на человеке можно найти лекарство от вринкла.