Какой ещё язык может знать маньчжурский крестьянин? Смотря в каком веке. Может быть, английский. Может быть, японский.

«Do you speak english?» – спрашивает Майя.

Китаец отвечает длинной тирадой на своём наречии.

«Нихонго га декимасу ка?» – это уже по-японски.

Китаец отшатывается и начинает верещать ещё быстрее и громче. Японский ему явно знаком.

Период оккупации Маньчжурии? Первая половина двадцатого века?

«Я не японка, я – русская», – говорит Майя по-японски.

Китаец будто не слышит.

«Я – русская, я – русская», – твердит Майя.

Китаец на секунду умолкает, а потом переспрашивает на ломаном русском:

«Рю-ска-йа?»

«Да, из России», – отвечает Майя уже по-русски.

«Я знать рюсский», – гордо говорит китаец.

Это Харбин, думает Майя, не иначе, район Биньцзяна. Харбин строили русские, начиная с 1898 года, как станцию Китайско-Восточной железной дороги. Впоследствии сюда эмигрировали многие дворяне, белое офицерство. Они жили тут, женились на китаянках, их дети знали по нескольку языков. На русском говорил почти весь город. Вполне вероятно, что крестьянин кое-как изъяснялся по-русски, потому что продавал в городе свои продукты.

«Я – Шерлок Холмс», – такая мысль проносится где-то глубоко, в подкорке мозга.

Крестьянин успокаивается. Он видит, что перед ним всего лишь девушка. Да, высокая, да, некрасивая, но всё-таки девушка, причём европейской внешности. До недавнего времени в Харбине было много русских и европейцев. Крестьянин их не боится. Приземистые и плосколицые японцы – гораздо опаснее.

Крестьянин опускает вилы.

«Что тут делать?» – спрашивает он.

«Заблудилась, пряталась», – отвечает Майя.

При первом слове китаец хмурится, второе – понимает.

«Японцы?»

Пряталась ли она от японцев, имеет он в виду. Майя кивает. Если она не ошиблась в расчётах, японцы должны быть ему ненавистны. А враг врага – твой друг.

«Голодный?» – наклонив голову, участливо спрашивает китаец.

Майя улыбается и кивает.

«Ли», – тычет китаец себе в грудь.

«Майя».

«Ма-я», – крестьянин пробует новое имя на вкус.

А потом настораживается:

«А-ма-я?»

«Нет. Майя».

Ли как-то странно поводит головой, точно пытается почесать шею плечом, затем машет рукой, мол, за мной, и идёт прочь.

Они пересекают поле. Майя проводит рукой по колосьям.

«Жить один, не деревня», – говорит Ли.

И в самом деле, его хозяйство – у самой опушки леса, и других домов вокруг нет. Во дворе играет чумазая девочка.

«Дочь. Тинг».

Девочке года три. Она возит по луже деревянную лодочку. Где-то блеет коза.

Дом – большой, прочный, деревянный. Ли явно не беден. Хотя вполне вероятно, он просто хозяйственный и обстоятельный, раз уж строить – так на несколько поколений вперёд.

«Джи!» – кричит он.

Из комнаты появляется женщина, судя по всему, жена Ли. Она начинает быстро тараторить по-китайски, Ли ей что-то отвечает. Судя по всему, ему с трудом удаётся вставить хотя бы пару слов. Тем не менее спор заканчивается в его пользу. Джи улыбается Майе, берёт её за руку, ведёт за собой.

«Не бойся, всё хорошо», – говорит Джи по-русски почти без акцента.

Они идут по коридорчику и в дверях сталкиваются с молодым парнем лет восемнадцати-двадцати.

«Гу», – машет Джи рукой в его сторону.

Гу ничего не говорит, но внимательно осматривает Майю. Как и Ли, он задерживает взгляд на её груди.

Джи заходит в комнату, Майя – за ней. Большинство дверных проёмов просто прикрыты занавесками, но в этой комнате есть дверь, причём покупная, городская, из хорошего дерева с искусными узорами. Из мебели в комнате – низкая кушетка и столик. Джи садится на кушетку, приглашает Майю присесть рядом. Майя рассматривает узорчатые ткани на стенах.

«Слушай меня», – говорит женщина.

Майя рассматривает интерьеры комнаты и собеседницу.

«Откуда ты?» – спрашивает та.

«Из России».

«Не верю. Ты бы сказала «из Советского Союза» или «из СССР». А ты говоришь – «из России». Значит, из беглых. Только ваших не осталось почти».

«Откуда вы так хорошо знаете русский?»

«Я росла в семье белогвардейского эмигранта. Он подобрал меня на улице, когда мне было года три. Я не помню, что было до того. Я по-китайски даже хуже, чем по-русски говорю».

«А Ли?»

«Ли для торговли выучил, я его научила. Я замуж за него пошла, потому что сейчас в деревне жить безопаснее, чем в городе. С тех пор, как японцы пришли».