Лето было в разгаре. Жарко. Покачивались на ветру высокие кроны огромных сосен, пахло хвоей и смолой, выступившей на стволах, с луга доносился пряный запах скошенного монахами сена, на разные голоса пели птицы.

«Хорошо–то как! – подумалось старому игумену, и неожиданно в голову прокралась суетная мысль: – Жаль, что все преходяще…»

Когда вошли в церковь, полумрак и прохлада успокоили слезящиеся глаза преподобного, охладили вспотевшее тело. Некоторое время он стоял под куполом, подняв кверху седую голову, потом кивнул удовлетворенно.

– Молодец Симеон, сын мой, и вы, Андрей и Данила, чада мои, – похвалил он и молодых живописцев. – Знатно сотворили росписи архангелов и шестикрылов. Господь водит перстами вашими… – И, помолчав, сказал:

– Пиши праотцов, Симеон. Аще ересь богомильская и павликанская множится, и не только среди болгар, сербов и армян, но и на Руси уже объявилась, надо праотцов писать. Ибо еретиками сими отвергается мир загробный и воскрешение из мертвых – суть веры нашей, коей претит их кощунство. Рисуйте, чада мои, так, как мудрок и филозоф византиец Феофан, коий постиг истину.

– И тех же праотцов Адама, Авеля, Сифа, Еноха, Ноя, Мельхисидека писать? – загибая пальцы, перечислил Симеон. – Может, еще кого, к примеру, Авраама и Иакова?

– Можно их тоже. Но первые главные! В ветхозаветной Книге премудрости Иисуса и в новозаветном Послании апостола Павла хорошо это поясняется. Ученье еретиков, кои отвергают Библию и книги Мойсеевы, глаголит, что праотцы с сатаной договор сотворили. Это рушит устои веры православной и суть богомерзко! – повысил голос преподобный. И неожиданно покачнулся; его подхватили под руки Андрейка с Данилкой.

Еще лето не подошло к концу, как живописцы, к радости монастырской братии и отца Сергия, полностью расписали храм фресками.

Когда выдавался свободный час, обычно в воскресенье, парни уходили в лес на свою любимую полянку, говорили о том о сем. Даниил подбивал Андрея сходить в Радонеж, познакомиться с какими–нибудь девками. Но тот отказывался, он по–прежнему не забывал свою первую любовь. Прошло уже несколько лет, как Вера с матерью и сестрой уехали из Радонежа. Но он думал о ней, надеялся, что встретит, и искал, искал ее… Увы, тщетно. Один раз Андрейка забрел все–таки в Радонеж. Взволновался, увидев Веркин дом, проданный кому–то, и долго стоял возле него. На душе у парня было грустно, а ему все казалось, что вот–вот она появится из–за угла на тропке, как тогда, сияющая, с радостным, озорным блеском в ярко–синих глазах…

Данилка, узнав об этом, удивился очень. Вечером в келье, где они вдвоем жили, не удержался, сказал:

– Людское счастье, Андрейка, что вода в бредне! Неужто до сей поры не запамятовал Верку?

– Нет! – коротко бросил тот.

– Гляди–ка! – Данилка даже дернул себя за бородку. – Сколько годков минуло! А я о Параське уже не вспоминаю, хоть до чего была сладка девка! Натешились мы всласть.

– Тебе только плоть тешить. А я по–другому, – задумчиво произнес Андрей.

– Вишь, ты! – удивленно буркнул тот.

Больше они об этом не говорили. Но однажды, когда Андрейка снова пошел в Радонеж и ноги сами привели его к заветному двору, он увидел обросшего полуседой бородой незнакомца, который стоял у еще не успевшего потемнеть от времени нового забора. Он был одет в длинный поношенный армяк с заплатами, за спиной небольшая котомка. В руке пришлый держал тяжелую сучковатую палку, которой то и дело негромко постукивал в калитку, вызывая за оградой неумолчный собачий лай.

«Должно, паломник! – подумал Андрей. – Да я что–то не видел его в обители…»

Наконец калитка приоткрылась, из нее вышел дородный мужик в посконной, перепоясанной кушаком рубахе. Парень сразу признал – это был хозяин, купивший когда–то Веркин дом.

Невольно подошел ближе и вдруг услышал, как незнакомец, поздоровавшись с тем, сказал:

– Прости, что потревожил, хозяин. Надеялся я сродников своих проведать – женку братову и дочек его.

Тот что–то ответил, но Андрейка не разобрал, зато хорошо расслышал слова паломника:

– Сам–то брат на Куликовом поле сгинул, а они сюда отъехали – я только случаем недавно узнал. Десять годов не видел. Да не привел Господь!

– Заходи, коли так, добрый человек, а то не место тут говорить, – бросив подозрительный взгляд на стоявшего неподалеку Андрейку, которого пару раз примечал возле своего дома, молвил хозяин. Прикрикнув на рванувшегося к незнакомцу кобеля, впустил его во двор. Лязгнул засов, и оба скрылись за оградой.

«Может, это брат Веркиного тяти, о котором она рассказывала, что он пошел служить кметем к Ивану Василичу Вельяминову, сыну московского тысяцкого, и пропал?» – мелькнула догадка в голове у еще пуще разволновавшегося парня.