Остальное вы знаете, маркиз. Принц взял меня, воспитал и назначил пажом.

Но сегодня я узнал имя убийцы моих родителей…

— Он еще жив? — прервал маркиз.

Юнкер кивнул.

— Да. Он живет в нашем городе.

— Что вы собираетесь делать?

— А что бы вы сделали, маркиз? Тащили бы через всю жизнь неотмщенный позор?!

Он вскочил с кресла, глаза горели, дыхание участилось. Чивителла был поражен: юноша, который еще недавно так легко преображался в смазливую девицу, стоял пред ним смертоносным ангелом мести!

Маркиз протянул руку.

— Эгон, рассчитывайте на меня во всем.

Цедвиц пылко сжал руку маркиза.

— Благодарю вас, но в таких делах помощников не бывает!

— Еще вопрос, Эгон, — настаивал Чивителла, — можете ли вы назвать имя?

Юнкер нерешительно помолчал.

— Если вы дадите слово чести, что это дальше не пойдет, пока все не кончится. И притом не будете мне препятствовать.

— Слово чести, юнкер!

— Так слушайте, — юнкер говорил почти шопотом, — это… герцог.

— Что? — крикнул Чивителла. — Что вы сказали? Клянусь мадонной, юнкер, понимаете ли вы?.. Если герц…

— Вы дали слово чести, маркиз!

— Я дурак, дубина! — маркиз совершенно вышел из себя.

— Слово чести, — напомнил юнкер.

Маркиз тяжело вздохнул.

— Увы, Эгон, знаю. — Он обнял юнкера и поцеловал в лоб. — Помоги вам Бог и все святые.

И удалился мрачный и задумчивый.

Чивителла приказал своим людям внимательно наблюдать за юнкером. Не остались незамеченными его вылазки в город, следили даже за прогулками в парке.

Вскорости старый герцог дал обед в честь испанского посла; в этот самый день граф Остен позвал принца и его друзей, естественно, не приглашенных во дворец, на ужин в свою виллу. Ему как раз прислали из Курляндии русскую икру — один из немногих деликатесов, к которым весьма неприхотливый принц Александр имел слабость.

— Куда девался Цедвиц? — спросил граф, когда сели за стол.

— Он никогда не пробовал икры и весьма интересовался посылкой. И теперь так запаздывает.

— Я совсем позабыл, граф Остен, — улыбнулся принц. — Он отпросился на этот вечер, пошел в город, думаю, завел интрижку, чтобы утешиться после потери хозяйской дочки. Я не слишком одобряю подобные проделки, но, может, оно и к лучшему: пусть немного развеется и отдохнет от нашей политики. К тому же он недавно проявил такую храбрость, просто грешно его не отпустить.

— Монсеньер несправедлив к юнкеру, — серьезно заметил Чивителла, — ему в эти дни не до амурных забав.

— Что же столь неотложное отвлекло его от наших лукулловых наслаждений? — спросил принц.

— Вы не поверите, сиятельный принц, как я жажду вам сообщить, — ответил маркиз. — Но не могу, не могу, связан словом… Это лишило меня аппетита, лишило сна.

— Дело настолько серьезно?

— Очень серьезно, монсеньер, не припомню в своей жизни столь серьезного события. И самое худшее — мой язык, мои руки связаны. Ничего не поделаешь — дал слово чести.

Облако прошло над маленьким обществом. Барон Фрайхард перевел разговор на кампанию, в которой участвовали принц и граф Остен. Они принялись вспоминать разные военные эпизоды. Чивителла едва слушал: стоило слуге отворить двери, он резко оборачивался в очевидном беспокойстве. Все это заметили, но принц дал знак не обращать внимания.

Вдруг в комнату вбежал, тяжело дыша, один из людей маркиза. Чивителла рванулся с кресла. Попросил разрешения с ним поговорить, увлек в угол комнаты. Видно было, как он встревожен. «Санта Мария, Санта Мария», — послышалось оттуда. Наконец, отдав какой-то приказ, отослал слугу. Медленно подошел к столу, воскликнул:

— Налейте мне, граф! Вы знаете, я неважный собутыльник, но сегодня хочу пить и пить за ваше здоровье, сиятельный принц!

И одним глотком опустошил бокал.

— Дорогой маркиз, — начал Фрайхарт, — если…

— Если… да, если б я мог говорить! — прервал маркиз. — Ладно. Говорите за меня, господа, расскажите что-нибудь о нашем бедном юнкере Эгоне.

— Судя по вашему тону, можно подумать, с ним что-то случилось, — заметил граф Остен. — Будем надеяться на лучшее, юнкер достаточно ловок и не раз спасался из трудных положений.