Он протянул объемистый, вышитый жемчугом кошелек. Юнкер взял его, упал на колени, пробормотал в замешательстве:

— Ваше высочество… вы… вы…

— Глупец, — усмехнулся герцог. Лучше поблагодарите того, кто купил у меня вашу голову.

Он сел в карету и дал сигнал трогать. Цедвиц и Чивителла остались в одиночестве на деревенской улице.

Граф Остен — маркизу Чивителле

7 июля 1782

Я прочел принцу, дорогой друг, Ваше письмо из Зальцбурга; он просит сообщить о своем согласии с Вашим решением. Лучшее для молодого Цедвица — уехать в Венецию. Вы совершенно правы — венецианские дамы наведут юнкера на другие размышления. Его печаль и хандра слишком ясны: раскаяние из-за ужасного заблуждения, разлука с принцем, которого он любит. Вы пишете, что более всего юнкера мучает страх перед армянином, — надеюсь, синее небо Италии развеет и это досадное чувство.

Вас, дорогой маркиз, очень недостает, ожидаем Вашего скорейшего возвращения. Вы же знаете, я не более чем зритель, готовый охотно взять какую-либо маленькую роль по желанию принца, а вовсе не один из инициаторов действия. Конечно, я привык, по традиции своей семьи, к любым авантюрам и дворцовым интригам в Курляндии, России, Швеции и Польше, хотя должен признаться, не люблю лично в этом участвовать, — по натуре я солдат, а не политик. К тому же стараюсь видеть обе стороны медали — это меня расхолаживает и, понятно, не усиливает активности принца. Думаю, принц Александр будет хорошим правителем, гораздо лучшим, нежели герцог, но я, равно как и вы, не могу не симпатизировать этому последнему. Герцог, разумеется, отстает от своего времени; принц Александр способен сделать народ счастливей и свободней. В отношении юного принца никто не сомневается: он вряд ли долго проживет. Вчера я беседовал с герцогским лейбмедиком, он сказал, что ребенок безусловно унаследовал от отца больную кровь. Даже пустяковая простуда, безвредная для другого ребенка, может представлять для него серьезную опасность.

У нас в резиденции не случилось ничего, достойного упоминания. Благодаря молчанию неаполитанского посла и старого герцога, равно и вашей предусмотрительности — я имею в виду маску, — осталось тайной, кто передал герцогу юного принца. Только венский посол что-то подозревает. По общему мнению, ребенка отбили у наследной принцессы на дороге; сверх того, ее незадолго до этого видел здесь, в городе, один из кавалеров ее покойного супруга. Утверждают, что люди герцога похитили ребенка в Гессене, — рассказываются даже любопытные подробности. Слухам о ночном побеге Цедвица из каземата верят весьма охотно, полагая, что старый герцог, в память о своем друге, отце юнкера, не только сему не препятствовал, но даже и помогал — в этом пункте молва приблизилась к истине.

Принц дважды виделся со своим «советчиком» — оба раза ночью. Фрайхарт, находившийся при первой встрече в соседней комнате, поведал мне, что беседа была очень оживленной. Принц не поделился впечатлениями ни с ним, ни со мной, однако похоже, армянин подстрекал его к более решительным и самостоятельным действиям. Получены деньги от венского и дрезденского дворов — они снова на стороне принца, поскольку ребенок снова попал под опеку старого герцога. Фрайхарт сообщил, что принцу доставлена изрядная сумма из приватных средств французской королевы.

Согласно Вашей просьбе, посылаю это письмо через Триест. Буду держать Вас, дорогой друг, в курсе событий и надеюсь скоро о Вас услышать. Передайте Цедвицу лучшие пожелания принца и, естественно, наши с Фрайхартом.

Граф Остен — маркизу Чивителле

16 июля

Еще ничего нет от Вас, дорогой маркиз, хотя до следующей недели вряд ли можно на что-нибудь рассчитывать. Пользуюсь оказией: один и секретарей кайзеровского посольства едет завтра в Венецию с поручением к представителю своего двора.

Ничего исключительного не произошло, впрочем, есть кое-что интересное для такого спокойного хроникера как я. Позавчера мы с принцем имели многочасовую беседу касательно осады Гибралтара — нас, как старых военных, эта тема чрезвычайно занимает. От своего друга, лорда Сеймура, принц получил подробное сообщение, и мы его сравниваем с новостями, услышанными здесь, в резиденции, от испанского и французского послов. У принца имеются превосходные карты укреплений Гибралтара. Представьте, маркиз, в апреле и мае прошлого года испанцы и французы забросили в город около восьмидесяти тысяч ядер и бомб! Город давно в развалинах, но укрепления держатся великолепно; генерал Элиот во время своей ноябрьской вылазки сумел полностью уничтожить вражеские батареи. В этом месяце на помощь осаждающим прибыл герцог де Крийон — знаменитый инженер д'Аркон возводит для него плавучие батареи.

Поскольку вы не солдат, дорогой маркиз, я не уверен, заинтересуют ли вас подробные реляции, однако мы с принцем оба способны часами просиживать за нашими картами. Посмотрели бы вы на принца: глаза сияют, каждый жест выдает напряженное внимание! Если он станет правителем этой страны, могу поспорить, он совершит в южной Германии то, что потсдамский философ сумел сделать на севере.

Я видел армянина, или доктора Тойфельсдрока, или как его еще называть! Читал в своей комнате, выходящей в сад, и вдруг — странное беспокойство. Не мог толком сообразить причины. Закрыл глаза, пытался сосредоточиться, но единственно ощутил приближение. Я подошел к окну, открыл и разглядел в парке доктора, который направлялся к моему дому, одетый на сей раз в обычное гражданское платье. Он смотрел на мое окно, будто ожидая меня увидеть.

— Жаркий день, граф Остен, — крикнул он. — Жарковато для книжных занятий. Ну и каково ваше мнение о Гольбахе?

Похоже, маркиз, доктор повсюду имеет шпионов. Я и в самом деле читал Гольбаха, — прислали недавно из Парижа. Доктор не ждал приглашения, поднялся по лестнице и вошел в комнату не постучав. Взял книгу и тотчас принялся говорить о Гольбахе и других энциклопедистах. Соглашаясь с ними далеко не во всем, упрекал в недостаточном внимании к Спинозе. Хвалил, напротив, одного молодого франкфуртского поэта по имени Гете — друга веймарского герцога. Вы, может быть, помните, маркиз, это имя иногда упоминалось за нашим столом: он духовный сын шлифовщика линз из Гааги, он еще…