— Когда-то ты был членом нашей семьи. А потом перестал быть даже представителем человеческой расы.

— Я по-прежнему им остаюсь, — настаивал он.

— Посмотри в зеркало.

Он постучал по голове двенадцатидюймовым указательным пальцем.

— Главное то, что находится здесь!

— Говорят, что глаза — зеркало души, — парировал я. — А у тебя глаза насекомого.

— Да чего, черт возьми, ты от меня ждал? Чтобы я занимался тем же, чем и ты?

— Нет. Конечно же, нет.

— Или, может быть, ты отрекся бы от меня, если б я вдруг оказался бесплодным и не смог подарить тебе внуков?

— Не говори глупостей!

— А если бы я вдруг перебрался в другое полушарие и навещал вас не чаще одного раза в десять лет? Ты бы точно так же отказался от меня, как сделал это одиннадцать лет назад?

— Никто от тебя не отказывался. Это ты отрекся от нас.

Он тяжело вздохнул. То есть это я решил, что он вздохнул. Из-за этих трелей я не мог быть полностью уверен.

— Тебе никогда не хотелось спросить меня — почему? — произнес он наконец.

— Нет.

— Но раз это тебя так бесит, почему же «нет»?

— Потому что это твой выбор.

По-моему, он насупился. Впрочем, по его лицу нельзя ни о чем судить.

— Я не понимаю.

— Будь это необходимо, например, для того чтобы спасти твою жизнь, я бы спросил. Но поскольку ты сам принял решение, причины меня не интересовали. Для меня был важен сам факт.

Он долго смотрел на меня тяжелым взглядом.

— Все время, что я здесь жил, и даже после того, как покинул этот дом, мне казалось, что ты меня любишь.

— Я любил Филипа, — ответил я. И добавил, скривившись: — А тебя я не знаю.

Тут я услышал, что Джулия слабо стучит в дверь своей комнаты, и пошел к ней по замызганному коридору. Я не замечал ни протертого ковролина, ни растрескавшейся штукатурки, но, увидев, как Филип с недоумением озирается, тотчас решил заняться домом в самое ближайшее время.

Я произнес пароль как можно тише, чтобы она не услышала его со своей стороны, и дверь распахнулась. Джулия, слегка озадаченная, стояла босиком, в ночной рубашке, тоненькая и хрупкая, руки и ноги — как зубочистки, одетые иссохшей плотью.

— Что случилось, дорогая? — спросил я.

— Мне показалось, что ты с кем-то споришь. — Ее взгляд остановился на Филипе. — Привет, — сказала она ему. — Мы встречались?

Он ласково взял ее за руку и одарил чем-то вроде печальной улыбки.

— Очень давно, — ответил Филип.

— Джулия. — Она протянула ему иссохшую руку в старческих пигментных пятнах.

— Филип.

Хмурое, озадаченное выражение скользнуло по ее некогда красивому лицу.

— Кажется, я когда-то знала человека по имени Филип. — Она помолчала и улыбнулась: — У тебя замечательный костюм.

— Спасибо.

— И мне очень нравится твой голос, — продолжала она. — Он звучит, как колокольчики у нас на веранде, когда дует летний бриз.

— Я рад, что тебе нравится, — сказало создание, которое когда-то было нашим сыном.

— Ты умеешь петь?

Он пожал плечами, и по всему его телу пробежали блики отраженного света ламп.

— Даже не знаю, — признался он. — Никогда не пробовал.

— Ты, наверное, проголодался, — сказала она. — Хочешь, я приготовлю тебе поесть?

Я толкнул его локтем и коротко качнул головой: «Нет». Джулия уже дважды устраивала на кухне пожар, после чего я стал заказывать еду на дом.

Он понял.

— Нет, спасибо. Я уже поужинал.

— Как жаль! Я хорошо готовлю.

— Готов поклясться, у тебя замечательный денверский пудинг.

Когда-то это был его любимый десерт.

— Самый лучший, — подтвердила она, сияя от гордости. — Вы мне нравитесь, молодой человек. — Затем озадаченно сдвинула брови. — Ты ведь человек, не так ли?

— Да, я человек.

— Сегодня Хэллоуин?

— Еще нет.

— Почему же ты в маскарадном костюме?

— Тебе, правда, интересно?

— Очень, очень интересно. — Внезапно она вздрогнула. — Холодно стоять в дверях босиком. Ты не против, если я залезу под одеяло и тогда мы поболтаем? Ты можешь сесть возле кровати, нам будет хорошо и уютно. Джордан, не приготовишь ли мне горячего шоколада? И предложи также… Я забыла твое имя.

— Филип.

— Филип… — повторила она, хмурясь. — Я уверена, что когда-то очень давно знала человека по имени Филип.