Том 1. Стихотворения
вернуться

Боков Виктор Федорович
Шрифт:

Памяти Есенина

На Ваганьковском кладбище осень и охра, Небо — серый свинец пополам с синевой. Там лопаты стучат, но земля не оглохла — Слышит, матушка, музыку жизни живой. А живые идут на могилу Есенина, Отдавая ему и восторг и печаль. Он — Надежда. Он — Русь. Он — ее Вознесение, Потому и бессмертье ему по плечам. Кто он? Бог иль безбожник? Разбойник иль ангел? Чем он трогает сердце В наш атомный век? Что все лестницы славы, Ранжиры и ранги Перед званьем простым: Он — душа-человек! Все в нем было — И буйство, и тишь, и смиренье. Только Волга оценит такую гульбу! Не поэтому ль каждое стихотворенье, Как телок, признавалось: — Я травы люблю! И снега, и закаты, и рощи, и нивы Тихо, нежно просили: — От нас говори! — Не поэтому ль так охранял он ревниво Слово русское наше, светившее светом зари. Слава гению час незакатный пробила, Он достоин ее, полевой соловей. Дорога бесконечно нам эта могила, Я стою на коленях и плачу над ней! 1965

* * *

От модности не требуйте народности, Народность — это почва, это плуг. И только по одной профнепригодности Решаются ее освоить вдруг. Народность не играет побрякушками И чужероден ей любой эрзац. В ней золотом сияет имя Пушкина, Ее не так-то просто в руки взять. Народность — это тара тороватая, Наполненная тяжестью зерна, Народность — это баба рябоватая, Которая земле своей верна. Народность циркачам не повинуется, Она для них — бельмо, живой укор. В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются, — Что мода для таких высоких гор! 1965

* * *

Ревновать поэта невозможно, Бесполезно это, как ни кинь. Надо просто очень осторожно Говорить: — Мой милый, чуть остынь! Ну, пойми, что это не богиня, Не Камея, даже не Кармен. Погляди вокруг, идут другие, Много лучше, краше — встань с колен! Ревновать поэта просто глупо, Это всю вселенную смешить, Это все равно что из тулупа Для невесты платье к свадьбе шить. Все в поэте — людям. Только людям! Он для них волшебная гора. Мы ему по-ханжески не будем За любовь давать выговора. 1965

* * *

Душа, как линия прямая, Как стонущие провода, Идет проспектом Первомая, Поет о радостях труда. Кладите на крутые плечи Мешки, рогожки и кули, Не уклонюсь я — честно встречу — И не согнусь — я сын земли. Я сын отца, который тоже На деле, а не на словах, Всем существом своим, всей кожей Любил трудиться на полях. Душа моя, как подорожник, Пыльцой лиловою звенит. Я сын земли. И, как художник, Я не могу ей изменить! 1965

* * *

Я видел Русь у берегов Камчатки. Мне не забыть, наверно, никогда: Холодным взмывом скал земля кончалась, А дальше шла соленая вода. Я видел Русь в ее степном обличье: Сурки свистели, зной валил волов, На ковылях с эпическим величьем Распластывались тени от орлов. Я видел Русь лесную, боровую, Где рыси, глухари-бородачи, Где с ружьецом идут напропалую Охотники, темней, чем кедрачи. Я видел Русь в иконах у Рублева — Глаза, как окна, свет их нестерпим, Я узнавал черты лица родного, Как матери родной, был предан им. Ни на каких дорогах и дорожках Я, сын Руси, забыть ее не мог! Она в меня легла, как гриб в лукошко, Как дерево в пазы и мягкий мох. Она в меня легла всей нашей новью, Всей дальностью дорог и дальних трасс И той неиссякаемой любовью, Которая дается только раз. 1965

Крапива

Наша русская крапива Очень добрая крапива! Обожжешься — ненадолго, И простишь ее за это. От тропической крапивы Ноги сводит в лихорадке, Кровь течет без останову, А отсюда делай вывод: — Человека ей не жалко! Наша русская крапива Обожжет и пожалеет, Кости в бане пораспарит! Вот бы в тропики такую, Все бы людям было легче! 1965