Дверь в конце концов открылась, я выскочил на площадку, быстро стал спускаться по темной, с неровными, выкрошенными ступенями лестнице.

На улице под фонарем определил по карте, как быстрее добраться до гостиницы. Получалось, вверх по Постышева, там остановка нескольких троллейбусов, и на первом, пятом, седьмом и восьмом можно доехать до «Иркутска».

Пошел быстро и уверенно и почти сразу услышал из сумрака:

– Э!

Не сбавляя скорости, глянул в сторону оклика – на скамейке у подъезда развалились двое парней. Один из них и подавал расслабленный голос:

– Э, сюда иди. – И уже в спину мне, слегка энергичней: – Сюда иди, сказал!

Некоторое время я ожидал топота догоняющего меня хулиганья, но все было тихо. Лишь отдаленный бессильный мат. Захотелось крикнуть в ответ что-нибудь вроде «идите в жопу!». Не стал. Мой голос мог привлечь кого-то другого, более активного, чем эти пассионарии… Главное было – без новых геморроев сесть в троллейбус, оказаться в номере. Раздеться, улечься в кровать. Надолго уснуть.

Еще там, на бульваре Постышева, я был уверен, что этот день, точнее, эти два часа в квартире Татьяны и ее свекра забуду не скоро. Вот, не забыл, и описал их, хотя вроде бы прямого отношения к той истории, которую пытаюсь рассказать, они не имеют… Теперь, сидя в темном углу и пугаясь любого шороха, думаю – а ведь не исключено, что из-за того, что тогда не помог Татьяне, как-то иначе себя не повел, а тихонько и быстренько смылся, у меня все так закрутилось, затянулось в неразрубаемый узел. Сейчас мне кажется, что это расплата… Впрочем, в моей ситуации любая мелочь из прошлого, любой поступочек представляются важными, непростыми деталями судьбы…

В первый же вечер в Москве я позвонил Свечину и рассказал о своем визите к его друзьям юности. Олег выслушал и протяжно вздохнул.

– Н-да-а-а, жалко. Хороший был парень, умный. С убеждениями. Таким жить очень тяжело… А как он с собой покончил?

– Не знаю, не спрашивал… Вдова его, по ходу, очень нуждается. Без еды сидит. – И я намекнул, что неплохо бы ей помочь деньгами.

– А что я могу? – довольно агрессивно отреагировал Свечин. – Я сам постоянно балансирую между нищетой и бедностью. – Наверняка эту фразу он или уже употребил в какой-нибудь повести, или собирался употребить. – Самому бы помощь не помешала… Слушай, тут четырнадцатого Марш несогласных готовится. Не хочешь сходить? Думаю, полезно будет.

– Кому полезно?

– Ну кому? Нам. Надо же знать, что в стране происходит, что люди думают. По всем приметам, что-то грандиозное зреет. Я тут в последнее время «Эхо Москвы» слушаю…

– Вот поэтому и кажется, что зреет.

– Ладно-ладно, иронизируй. Только потом не удивляйся, когда тебя волна сметет. Я лично – иду. Переломный момент. Нужно быть свидетелем революции.

Я отпарировал:

– А ты не удивляйся, когда снайпер тебе пулю в лобешник пришлет.

– В смысле?

– Года три назад тоже грандиозное, как ты говоришь, на Маяковке решили устроить. Нацболы, красная молодежь. А у меня ведь там офис. И я спускаюсь по лестнице, а навстречу ребята в костюмах, с кейсами. Серьезные такие, человек десять. Я думал, ревизия, а потом узнал, что снайперы. Если бы эти с площади к Кремлю ломанулись, их бы перещелкали влегкую.

– И что? – туповато-упрямо спросил Свечин. – Ну пусть убьют – мне это только в плюс. Я уже все, что мог, написал… Ну, из души. Теперь уже бонусы идут.

Мне надоел этот разговор:

– Ладно, желаю удачи. Надеюсь, мясня тебя вдохновит.

– Я тоже надеюсь…

Хоть и отказался идти на Марш несогласных, но в оппозиционеры мне в силу обстоятельств угодить вскоре пришлось.

Мой бывший водила Иван предложил съездить в Финляндию и Швецию. У него появилась сумма денег, и он решил посмотреть, как живут скандинавы – «давно мечтал». Уже и путевки нашел горящие и поэтому недорогие. Более чем недорогие. Я согласился. Не был в отпуске уже года три, точнее, брал пару раз отпуска по нескольку дней, из-за неотложных дел (вроде поездки на родину, чтоб выписаться). «А что не мотнуться, действительно? Поездом до Питера, оттуда паром до Хельсинки. Там два дня, экскурсия по Свеаборгу, потом переезд в Турку и паром в Стокгольм. Два дня в Стокгольме, и – обратно».

Позвал с собой Ангелину, но та, как обычно, объявила, что крайне занята. «Ну и ладно», – мысленно, уже со злостью ответил я. Сдал документы на визу.

Когда поехал ее получать, наткнулся в том переулке, где находится шведское посольство, на толпу беснующегося молодняка. Многие были в плащ-палатках, пилотках, шлемах времен Великой Отечественной… В общем-то, я не удивился – знал из новостей, что это движения типа «Наших» протестуют перед посольством Эстонии против переноса памятника советскому воину-освободителю.

И памятник, и «Наши», и эстонцы мне были, естественно, фиолетовы, я просто шел за визой. Но тут подскочило какое-то мурло лет двадцати трех в синей жилетке и загородило дорогу:

– Куда?

– А в чем проблемы? – хмыкнул я.

– К Маринке, да? И чего тебе от нее надо?

«Какой еще Маринке?» Я растерялся; наезд был слишком резким и мощным. Мурло уже орало:

– Сколько ты намерен получить? А?!

Я хотел объяснить, что иду в шведское посольство за визой, что у меня тур. Но накатила злоба: «С какой стати я должен отчитываться перед каждым говном?» И сделал шаг его обойти.