Затем, пока тот не пришёл в себя от удара, заслонился его телом, в случае если на катере ещё кто-то есть, оттаскиваю к каменным балкам. Там Семён занимает оборону, а я усаживаю чужака рядом с собой. Бесцеремонно сдёргиваю шлем. Чёрные как ночь густые волосы, искрятся, обрамляют лицо чужака, и рассыпаются за плечами.

— Девица?! — ахает Семён.

Я отпрянул в удивлении и восхищении. Безупречный овал лица, чуть вздёрнутый без изъянов носик, пухлые губы ждут любви, кожа, словно полированный нефрит, глаза прикрыты пушистыми длинными ресницами. Внезапно из щёлочек глаз вырвался багровый огонь, мигом трезвею.

Женщина в упор смотрит, чуть не испепеляет взглядом. В огромных глазах бушует пламя. Вытянутые зрачки, на моих глазах, принимают форму огненных шаров, губки упрямо сжимаются, она с вызовом рыкнула нечто невразумительное.

— Ты бы не рычала, а сказала, что ни будь, — примиряющее говорю я. Безусловно, слов моих не поняла, но интонации речи воспринимает правильно. Её зрачки сужаются в вертикальные линии, она внимательно рассматривает меня. Губки чуть приоткрываются, блестят как жемчуг ровные зубки. Внезапно глаза вновь наливаются огнём, она вытягивает шею к моему плечу. Рассматривает шрам в виде короны. Затем поднимает взгляд, огня в них нет. Едва заметные красные щёлки гармонично вливаются в пейзаж чёрных глаз.

Даже не ожидал, что спецназовец в юбке может так ворковать, как голубка перед своим голубком. Лающий голос сглажен мягкостью интонаций, вся фигура выражает покорность.

— Ладно, проехали, — смягчаюсь я поднимаясь. Её автомат перекидываю рядом с бластером, протягиваю руку, помогаю встать. Она покорно обхватывает своей лапкой ладонь, пухлые губы трогает признательная улыбка.

— Поможем погрузить твоего напарника на катер, затем, извини подруга, будем вынуждены откланяться. Дела. Надеюсь, нас не зарядишь очередью из пулемёта?

— Их в живых осталось лишь двое, — высказывает предположение Семён. — Три человека мертвы, один ранен, девица. И такого количества для этого судёнышка много. Да ещё если кто был, уже объявился.

Вновь оказываемся на берегу. Раненый, видит нас, попытался приподняться, но падает, снова скрипит зубами от боли. Пот крупными каплями блестит на потемневшем лице.

Женщина склоняется над ним. Её речь, как лай хорошей дворняги, совсем развеселила меня. С трудом стараюсь не улыбнуться. Раненый внимательно слушает, затем в глазах вспыхивает огонь. Он пристально смотрит на меня. Догадываюсь, хочет рассмотреть мой шрам. Как бы невзначай, поворачиваюсь к нему плечом. Возглас изумления вырывается у чужака. Он торопливо пытается, что-то говорить, но ему сложно, боль кривит лицо. Пришлось вмешаться. Подхожу, мягко прикрываю ладонью рот. Он понял, улыбается, яркий огонь исчезает в глазах.

Катер, внутри, оказался не таким и маленьким. Он широкий, несколько кают. Ходовой мостик, штурвал, рычаги. Лесенка, ведущая в круглую башню. Спаренный пулемёт на треноге, орудие, похожее на миномётную установку. Точно, из него по нам пальнули.

Женщина открывает одну из кают, мы вносим раненого, укладываем на плоскую жёсткую кровать. Тут же, открывает аптечку. Достаёт обычный шприц, ломает ампулу, набирает прозрачную жидкость в шприц и виртуозно делает инъекцию в руку раненому. Лицо мужчины расслабляется, он закрывает глаза, засыпает.

— Вот и всё, дорогая, нам пора, — говорю я. Она понимает, засуетилась, хватает меня за руки, вновь обжигает пламенным взглядом. Явно не хочет отпускать.

— Не знаю, что ты там обо мне надумала, но нам необходимо идти, — высвобождаю её руки.

Женщина тяжело дышит, взгляд скачет по различным полкам. Неожиданно срывается с места, лезет в шкаф и вытягивает толстую папку. Разворошив ей, что-то ищет. Наконец, что-то находит и даёт мне лист бумаги. Беру, заинтригованный. На нём рисунок. Странно, не могу понять, что в нём необычного. Изображена ваза в переплетении необычных цветов, сверху закрыта пломбой. Перевожу взгляд на другой рисунок — маска, очень странная. Внимательно всматриваюсь в неё, что-то кольнуло сознание, где-то её видел. Долго смотрю на рисунки, пытаюсь вспомнить. Рядом подвывает от нетерпения наша спутница. Затем она протягивает ещё один рисунок. На нём изображён морской пейзаж. Море в дымке. На набережной стоят мужчина и женщина. Мужчина рассматривает маску, взятую с прилавка магазинчика.

— А ведь это ты! — ахает Семён.

— Как? — удивляюсь. Но неожиданно понимаю, действительно, человек, изображённый на рисунке, в точности я. Внезапно бросает в жар, сюжеты из далёкого сна всплывают в моей голове ясно и чётко. Да быть такого не может! Это был сон, простой сон. Какой Марс? Какой я? Что это за женщина рядом? Причём тут ваза, маска? Я потрясён. Наша спутница подсовывает ещё один рисунок. Моё лицо сразу покрывается испариной. На нём изображён настоящий ад. Страшные чудовища рвут земную твердь, вгрызаясь в её глубины. Горы трупов разбросаны по всей земле и в уютных пещерах. Ядовитый туман стелется над страшным разломом. Ещё один рисунок несказанно удивляет, он не с моего сна. На нём изображён я, на плече сияет корона. Я рву на части ад с его кошмарными обитателями, а надо мной воздухе — ваза с маской. Понятно, он иносказателен, но явно указывает, что я должен сыграть не последнюю роль в очищении этого мира от инопланетной заразы. То, что это пришельцы, я уверен. Вспоминаю встречу у разлома с аммиачной нечистью.

За спиной вздыхает Семён, он не менее меня потрясён. Груз ответственности за судьбу мира наваливается плечи. Вспыхивает болью корона на плече. Её

золотистый свет заливает каюту. Чисто по-женски ойкает наша спутница, Семён отпрянул в удивлении.

— Как видно ты себе не принадлежишь, — грустно, но уверено изрекает он.

— Что-то за собой чувствовал, — сникаю я. Очень непросто осознавать себя неким спасителем всего мира. Почти как в пошлых американских боевиках, даже сплюнуть хочется.