– Полагаю, у тебя имеются веские причины для такой таинственности.

– Я не стану ходить вокруг да около. Мне известно, что ты друг Лисбет Саландер.

Арманский кивнул.

– Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеваете, чтобы помочь Саландер.

– Почему ты думаешь, что мы что-то затеваем?

– Потому что прокурор Рихард Экстрём дюжину раз спросил меня, насколько вы в «Милтон секьюрити» в курсе расследования дела Саландер. Он интересуется не шутки ради, а потому что беспокоится, как бы ты не устроил чего-нибудь такого, что повлияет на позицию СМИ.

– Хм.

– А раз Экстрём беспокоится, значит, он опасается или знает, что ты кое-что затеваешь. Или, по крайней мере, что тоже вероятно, разговаривал с кем-то, кто этого боится.

– С кем-то?

– Драган, давай не будем играть в прятки. Ты знаешь, что Саландер в девяносто первом году подверглась противозаконным действиям, и я опасаюсь, что во время суда она подвергнется им снова.

– Ты являешься полицейским в демократическом обществе. Если у тебя имеется какая-то информация, тебе следует действовать.

Бублански кивнул.

– Я и собираюсь действовать. Вопрос в том, как.

– Объясни толком, что тебе надо.

– Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеяли. Думаю, сложа руки вы не сидите.

– Это сложно. Откуда мне знать, могу ли я тебе доверять?

– Существует отчет девяносто первого года, обнаруженный Микаэлем Блумквистом…

– Я с ним знакомился.

– У меня больше нет доступа к отчету.

– У меня тоже. Оба экземпляра, имевшиеся у Блумквиста и его сестры, исчезли.

– Исчезли? – переспросил Бублански.

– Экземпляр Блумквиста украли, вломившись к нему в квартиру, а копия Анники Джаннини пропала при разбойном нападении на нее в Гётеборге. Все это произошло в тот же день, когда убили Залаченко.

Бублански надолго замолчал.

– Почему нам об этом ничего неизвестно?

– Как выразился Микаэль Блумквист: для публикации существует только один нужный момент и бесчисленное множество ошибочных.

– Но вы… он собирается что-то опубликовать?

Арманский коротко кивнул.

– Нападение в Гётеборге и взлом квартиры здесь, в Стокгольме. В один день. Это означает, что наши противники действуют очень организованно, – сказал Бублански.

– Кроме того, мне, вероятно, следует упомянуть, что у нас имеются доказательства того, что телефон Джаннини прослушивается.

– Кто-то идет на многочисленные нарушения закона.

– Значит, вопрос в том, кто наши противники, – сказал Драган Арманский.

– Я тоже над этим размышляю. Внешне все выглядит так, будто в замалчивании отчета Бьёрка заинтересованы в СЭПО. Но, Драган… Мы ведь говорим о Службе безопасности Швеции. Это государственное ведомство. Я не могу поверить в то, что СЭПО может такое санкционировать. Не думаю даже, что они на нечто подобное способны.

– Понимаю. Мне тоже трудно с этим смириться. Не говоря уже о том факте, что кто-то является в Сальгренскую больницу и отстреливает Залаченко башку.

Бублански молчал.

– И одновременно Гуннар Бьёрк берет и вешается, – вбил Арманский последний гвоздь.

– Значит, вы считаете, что речь идет об организованных убийствах. Я знаком с Маркусом Эрландером, проводившим расследование в Гётеборге. Он не обнаружил никаких доводов в пользу того, что тамошнее убийство могло быть чем-то иным, кроме импульсивного действия больного человека. А мы скрупулезно исследовали смерть Бьёрка – все указывает на самоубийство.

Арманский кивнул.

– Эверт Гульберг, семидесяти восьми лет, больной раком, уже умирающий и проходивший за несколько месяцев до убийства курс лечения от клинической депрессии. Я посадил Фреклунда раскапывать все, что можно найти о Гульберге в официальных документах.

– И?

– Он служил в армии в Карлскруне в сороковых годах, потом изучал юриспруденцию и постепенно стал консультантом по налоговым делам в сфере частного предпринимательства. У него в течение примерно тридцати лет имелся офис в Стокгольме; держался в тени, частные клиенты… кто бы они там ни были. В девяносто первом году вышел на пенсию, в девяносто четвертом переехал к себе домой в Лахольм… Ничего примечательного.

– Но?

– Некоторые детали озадачивают. Фреклунд не может обнаружить ни единой ссылки на Гульберга в каком-либо контексте. Он никогда не упоминался ни в одной газете, и никто не знает, кто был его клиентом. Короче, ни малейшего следа его профессиональной деятельности.

– Что ты хочешь сказать?

– Напрашивается мысль о СЭПО. Залаченко был русским перебежчиком, и кому же было им заниматься, как не СЭПО. Далее – возможность организовать в девяносто первом году помещение Лисбет Саландер в психушку. Не говоря уже о проникновениях в квартиру, нападениях и прослушивании телефонов пятнадцатью годами позже… Но я тоже не думаю, что за этим стоит СЭПО. Микаэль Блумквист называет их «Клубом Залаченко» – маленькая группка сектантов, состоящая из выжидающих сторонников холодной войны, которая прячется в каком-нибудь темном коридоре СЭПО.