— Да он-то есть, только транспорт нужен.

— А транспорта нет?

— А транспорта нет. Спроси на ферме.

Навоз на ферме есть, только спросить не у кого. Совсем никого нет. Где они все? У кого спросить? Уходишь. Останавливаешься. Нужно вернуться. Нужно пробить стену молчания. Или купить бутылку водки и сгинуть с нею в серых, холодных полях.

Вечером ты приглашен в гости. Даришь имениннику книгу. Он угощает каким-то суррогатом и куском черствого хлеба. Гостей больше нет и не будет. Он читает что-то из своего нового произведения. Речь там о какой-то конюшне.

— Литература не может питаться только литературой, она погибнет от чрезмерной игры, ей нужен глоток свежего воздуха, ей нужен запах навоза, — поясняет автор.

— Кстати, мне нужен навоз. Ты не знаешь, где его можно достать?

Автор оскорблен.

Ночью снятся горы навоза твердого и море навоза жидкого.

Ты прыгаешь с горы в море и плывешь. Плывешь и тонешь.

Все побежали, и я побежал. Бежали быстро, скользили, падали, хохотали и снова бежали. Потом некоторые стали отставать и останавливаться. Остановился и я. Никого вокруг не было, лишь далеко в мареве мелькнула клетчатая сорочка артиста народного театра металлургического завода «Азовсталь» Николая Переверзева. Он уже приближался к горизонту, и догнать его не было никакой возможности.

Вернувшись домой, я смочил разгоряченное лицо уксусом и лег на пол. Мышь, как и прежде, грохотала под кроватью, катая по полу старый ребристый леденец. В выеденном и высушенном гранате хранилась соль. Бляха ремня бывшего механика — установщика 89-208 окислилась, и я протер ее асидолом. В пол-литровой банке из-под варенья остались сушки, и я съел их. Детская пластмассовая железная дорога находилась в том маневровом положении, которое создалось до бега. Я привел ее в движение и завершил маневровые работы. Даже на полу было жарко, и уксус давал лишь временный эффект. Буйство цветов в палисаднике наводило на мысли о смерти, и вспомнились недавние похороны соседа, который после многолетнего строительства дома и новоселья повесился на чердаке. Из Америки вернулся на родину художник Арнаутов. Он многие годы жил и учился там у Сикейроса, а теперь хочет отдать все свои силы, весь свой талант родному городу. Он украсил торец нового почтамта мозаичным изображением о чем-то задумавшихся связистов и умер от алкоголя в мастерской художника Наминаса, что родом из Мангуша, где много камней, песка, красного вина и горячих чебуреков. Момот продолжал тренироваться отбивать ритм ложками по кастрюле. Он хочет стать джазистом. Он сказал, что бывают такие минуты, когда ему кажется, что его слышат в столице за тысячу двести километров по железной дороге.

Трамвай бежал среди полей. Слева огней было больше, чем справа, а потом и они исчезли, остались лишь отдельные, блуждающие, далекие. Чем дальше на север бежал трамвай, тем выше и гуще становилась зелень, и было холодно, и я завернулся в стеклоткань. Вагоновожатая с опаской посматривала на одинокого пассажира. У нее под рукой был ломик.

Я закрыл глаза и увидел яхту из красного дерева и ночной шторм. Яхту сорвало с якорей и швырнуло на ржавый буксир. Утром я был разжалован из Летучих Голландцев в засранцы с потерей права даже близко подходить к элитарному яхт-клубу завода стиральных машин.

Трамвай остановился среди темных лесов. Вагоновожатая подошла ко мне и сказала, что замерзла. Я предложил ей завернуться в стеклоткань и лечь рядом. Она согласилась с условием, что я не буду приставать к ней. Я сказал, что не буду. Она завернулась в стеклоткань и легла рядом. Она легла рядом. Она сказала, что родом она из-под Соликамска и уехала оттуда в поисках лучшего продовольствия и возможности за кого-нибудь выйти замуж. Вдруг она вскочила и закричала, что я хочу лишить ее невинности, что в ближайшем городе она подаст на меня в суд. Потом она успокоилась, закурила и, напевая что-то из репертуара Маши Распутиной, повела трамвай дальше. Утром мы были во Владимире. Здесь было совсем холодно. Трамвай развернулся и побежал в Мариуполь, а я остался здесь.

Живу здесь, работаю, слежу за событиями. Народ устал, скажу я.

Был приглашен для интервью на радио, но ни на один поставленный вопрос ответить не смог, чем вызвал недоумение и хохот. Подобное повторилось и на телевидении. Больше не приглашают.

Но сегодня я подкован лучше, чем вчера.

Я стал учиться думать, анализировать, сопоставлять.

И теперь я знаю, что ответить.

Народ устал, скажу я.

Лук ничего, картошка так себе, капуста еще стоит.

Пусто на футбольном поле, только ворона бродит. Воронин когда-то был признан самым элегантным игроком на чемпионате мира по футболу в Англии.

Тогда, давно, в лесах, в казармах.

Небо, облака, тишина, камыши; утка скоро, наверное, улетит, хотя и здесь не так уж холодно с некоторых пор, ученые обнаружили полынью на Северном полюсе, глобальное потепление, пора строить ковчег; два полена догорают на берегу; муха пролетела, скрылась.

Небо, облака, самолет.

Абсент — настойка из полыни.

Кабельная катушка в центре водоема, недавно с этой катушки неумело прыгала в воду Лолита лет четырнадцати, вода уже холодная, по тропинке идет негр. Небо, облака, тишина, камыш, бесхозный камыш почти в центре города, найти деньги, инвестировать деньги в камыш, камыш — деньги — камыш, маркетинг, менеджмент, расширение производства, экспансивность политики, только бы шею себе не свернуть в погоне за сверхприбылями.

Негр оглядывается и ускоряет шаг.

Да, открыть наконец свое дело, и тут, может быть, пригодятся те правила, что висели тогда там, лет десять назад, на стене, в раме под стеклом, а именно: