– А зачем много? Разве одной, большой, мало?

– Мало, - (по-детски рассмеялась). – На одну улечься, вторую – под бок, третью – обнять… И пошло поехало.

Расхохотался, расхохотался добродушно.

– Нужно будет попробовать.

(смущенно спрятала взгляд)

– Что там пробовать. Берешь – и спишь.

– Вот, ваш заказ, - любезно отрапортовал официант и поставил тарелки на стол. – Приятного аппетита.

– Спасибо, - спешно ответила я.

Асканио промолчал,

лишь мило улыбнулся мне.

– Так, а ангел? Будет… спящим?

– Скажем, задумался – и прикрыл веки. А уж, какие думы (а иногда и навязчивые сновидения) там, под тяжелыми занавесами, – остается лишь гадать.

– Ох, я уже с нетерпением жду… результат.

– Спасибо, - (смущенно закусила нижнюю губу), - Спасибо.

Глубокий вдох - и принялась… воевать с Цезарем.

***

Едва смогла уговорить Асканио не провожать меня.

И да, я не попала в вечное рабство «Колобка» - мой «друг» любезно расплатился за все сам.

Глупое, наверно, это замечание.

Но простите, простите. Для меня, увы, этот момент слишком… важен.

Представляете, едва мы расстались (Аско сел в свой автомобиль и укатил в неизвестном направлении), как этот корявый администратор, Колобок, догнал меня и…

тут же выдал (едва не давясь слюной от волнения):

– А, а вы еще не передумали? Хотите у нас работать? Есть один вариант…

(замялась, замялась я на мгновение – очень, очень соблазнительно…

Н-но, увы.

здесь уж часто бывает Герой моей Сказки, а значит – значит нельзя)

– Нет. Я, вообще, тогда… пошутила, - пронесла полную чушь;

резкий разворот – и спешно пошагала прочь.

… покамест, Сказка моя… еще дышит.

Глава Седьмая

Три дня упорных поисков – и все же нашла. Нашла я себе работу.

Так же по утрам. С семи до трех. Пять дней в неделю…

Свободны – среда и воскресенье.

Да уж.

Все хорошо, на все согласна,… да вот в воскресенье мое, свободное это, Cimitero acattolico закрыто.

Придется выдумывать, чем заниматься другим. Где-то искать новые места… для вдохновения…

Вот и иду, иду, бреду сейчас… по зеленым аллеям, теряюсь в глубине парков – ищу свою Музу.

И это - не то, да и это - не так.

Людно, слишком людно здесь – до ужаса и отчаянного крика раздражают всё и все.

Дамочки, мамочки, дети, старики с газеткой, парни… с собаками-свиньями на поводке.

Брр.

Верните мне мой рай.

Верните тишину и покой.

– Одно мороженное. С вишневым джемом.

– Два, давайте два таких, - от его голоса даже подкинуло на месте. Резко обернулась. – Асканио?

– И снова встретились, - мило улыбнулся мой «друг» и тут же дернулся, забирая две порции сладостей. – Возьмите.

(протянул деньги за двоих)

– Я сама заплачу.

– Не чуди, Амэли. Не чуди, - заботливо обнял (свободной рукой) за плечи и отвел меня в сторону.

Немного замялась. Слова застряли в горле.

– А в-Вы, здесь… ?

– А я здесь проездом. Еду, ничего не подозревая, а тут бах – и в окно увидел тебя. Вот и думаю, дайка поздороваюсь! Как жизнь? – протянул мне руку, дабы я уцепилась удобнее за локоть, и могли спокойно прогуляться.

– Да так, … свободные минутки выпали на воскресенье, а Acattolico закрытое в воскресенье. Вот и пытаюсь, за пределами некрополя, найти что-то милое сердцу.

– И как успехи?

– Пока ничего.

– А другие кладбища?

(скривилась)

– Не люблю другие – они меня удручают, пугают.

(рассмеялся, радушно захохотал)

– А Протестантское нет?

– Привыкла уже.

– Ясно.

– Кстати, - (решила состроить вид умной), - когда-то сам Оскар Уайльд, побывав там, на нашем любимом Cimitero acattolico, сказал, что это – самое святое место… в Риме.

(радушно ухмыльнулся)

– Что? – только и смогла выдавить в оправдание;

покраснела,

секунды, чтобы собраться - и вновь продолжила (обижено надув губы),

– П-правда. Я читала про это.

(пытаюсь оправдаться)

– Знаю. Слышал и я, – (глубокий вдох, дабы привести мысли в порядок), - В 1877 году Оскар проведывал английского поэта Китса. Занимательно то, что Уайльд боготворил этого Джона, умершего совсем молодым (как некогда и сам Китс боготворил озаренного юношеской гениальностью Томаса Чаттертона, покончившего с собой в возрасте восемнадцати лет, и все-таки оставившего в наследие потомкам немало запечатленного в искусстве совершенства). Уайльд посетил в Риме могилу Китса и дом, где тот умер, о чем потом и писал лорду Хоутону. Видишь ли, ему не понравилось барельефное изображение головы Китса - точнее, его портрет в профиль в медальоне. И вот захотелось Оскару, чтобы заменили все это на окрашенный бюст, похожий на тот, который у раджи Кулапура во Флоренции. Ведь тонкие черты лица Китса и богатство его красок невозможно воспроизвести в обычном белом мраморе[3]. Кажется, примерно так звучали его слова.