Она взывала к Господу, молила о помощи, но желанное облегчение не наступало. Душа Камилы по-прежнему разрывалась от непосильного горя. Слезы ручьями текли по щекам, но Камила не замечала их.

Зато их сразу же заметила монахиня, каждый день приносившая в эту церковь булочки из сосед, него монастыря.

— Тебе плохо, дочка? — подошла она к Камиле. — Я могу тебе помочь.

— Мне… больно… — прошептала Камила.

— Я вижу, тебя гложет какая-то невысказанная печаль. Но ты не хочешь мне открыться.

— Я хочу, но не могу.

— Понимаю, — согласно кивнула головой монахиня. — Тогда молись. Открой душу Господу. А если тебе захочется все же открыть кому-нибудь свою тайну, то приходи в монастырь. Он тут совсем рядом. Спросишь сестру Маргариту, меня там все знают.

— Спасибо, сестра. Вы очень добры.

— Да благословит тебя Бог, — перекрестила ее Маргарита.

Та самая Маргарита, которая когда-то безумно любила Гонсало Линча, родила от него дочь, но сразу же и потеряла ее. А потом ушла в монастырь и стала сестрой Маргаритой.

Вернувшись домой из церкви, Мария узнала, что в ее отсутствие здесь был Августо и преподнес Лусии подарок — весьма дорогое украшение из золота.

Марию возмутила наглость молодого офицера, посмевшего явиться в их дом без специально¬го приглашения, да еще и с подарком. Но еще больше она была огорчена поведением Виктории, позволившей Лусии принять подарок.

— Ты должна была объяснить ему, что в приличном обществе так себя не ведут. Нельзя являться к девушке, когда вздумается, тем более в отсутствие родителей, — сказала она Виктории.

— Но ведь здесь была я, — возразила Виктория. — Или ты не считаешь меня членом семьи?

Мария не стала вступать в полемику с сестрой, но потребовала, чтобы Лусия вернула Августо подарок.

К удивлению Лусии, Гонсало поддержал Марию, сказав, что такие подарки дарят невесте, а не едва знакомой девушке.

Я сам объясню Августо, в чем он допустил бестактность, — взял на себя неприятную миссию Гонсало. — Надеюсь, он меня поймет.

На том и порешили.

А Виктория поделилась своей болью с Марией:

— Не пойму, что творится с Камилой. Вижу, она страдает, а помочь ей ничем не могу. Видимо, сказывается то, что мы долго жили врозь. Она привыкла все переживать одна и не хочет быть со мной откровенной. Видела бы ты, как сурово она посмотрела на меня сегодня утром! И сейчас ушла к себе в комнату, не хочет никого видеть.

— Не расстраивайся. Камила — очень хорошая, добрая девочка. Со временем она привыкнет к новому для себя укладу, — чем могла, утешила сестру Мария.

А Лусия, улучив подходящий момент, подкралась к Виктории с просьбой:

— Попроси папу, чтоб разрешил нам вновь выезжать на светские балы и приемы. Он тебя послушается. Мне надоело сидеть взаперти, да и Камиле не помешало бы развлечься. Хватит уже соблюдать траур, тем более что губернатор его запретил. Но мама ставит себя выше губернатора!

— Не надо так говорить о маме, — одернула племянницу Виктория. — А с Гонсало я договорюсь, обещаю.

— Тетечка, ты — прелесть! — чмокнула ее в щеку Лусия.

Ночь Камила провела без сна, а утром сказала Доминге, что идет в церковь, хотя уже твердо решила пойти в монастырь — к сестре Маргарите.

Но и там, встретившись с Маргаритой, она не сразу отважилась открыть ей горькую правду о матери.

— Ну, хочешь, я помогу тебе, — ласково погладила ее по руке Маргарита. — Ты потеряла любовь?

— Да, любовь матери.

— Это та женщина, что была с тобой вчера в церкви? Я не очень хорошо рассмотрела ее, но она мне показалась доброй.

— Нет, то была тетя Мария. Она действительно очень добрая и хорошая. А вот моя мама…

— Но если у тебя есть такая тетя, почему ж ты не обратишься за помощью к ней?

— Потому что я не могу сказать ей правду! Она умрет от горя, если узнает такое о своей сестре! — в отчаянии молвила Камила.

— Что же совершила твоя мать? Говори, не бойся. Все останется между нами, — заверила ее Маргарита.

— Моя мама — падшая женщина, — произнесла, наконец, это страшное слово Камила. — Я воспитывалась в приюте, а она в это время была в публичном доме. И скрывала от меня… Да и сейчас выдает себя за порядочную сеньору.