Вадим (а это был он) слегка пожал плечами:

— В приемной никого не было. Я постучал, вы не слышали — разговаривали. Я и вошел.

— А как вы оказались в здании прокуратуры?

— Для меня был заказан пропуск.

— Кем?

— Вами.

— Так. Вы — Костиков?

Вадим кивнул:

— Да.

К удивлению всех присутствующих, Меркулов поднялся из-за стола и подошел к двери, чего никогда не делал даже при встрече с самыми важными посетителями. Протянул руку:

— Ну, здравствуйте, Вадим Николаевич. Рад, наконец, познакомиться с вами. Проходите. Садитесь, — Меркулов принес из угла свободное кресло и поставил его возле своего стола. Обернулся к присутствующим: — Разрешите представить вам человека, который уже оказал нам неоценимую услугу в расследовании убийства профессора Осмоловского: Вадим Николаевич Костиков. И, судя по всему, у него есть еще какая-то информация для нас. — Он повернулся к Вадиму. — Я прав?

— Да.

— Слушаем вас. Это — мои ближайшие сотрудники, так что можете говорить свободно.

Вадим вытащил из пакета две папки. Одну из них сунул обратно, другую положил перед Меркуловым:

— Прочитайте, пожалуйста. Прямо сейчас.

В папке было страниц двадцать, написанных от руки, и две аудиокассеты.

— Может быть, я сделаю это позже? В спокойной обстановке? — спросил Меркулов.

— Нет, прямо сейчас, — настойчиво повторил Вадим.

Меркулов надел сильные очки, взял верхний листок и, едва пробежав первые строки, словно бы впился в листок глазами.

Это была расшифровка разговора Гунара с Маратом в поселке на Рижском взморье.

Дочитав страницу, Меркулов молча передал ее сидящему рядом, справа от него, Турецкому, взялся за вторую. Прочитал, тоже передал. Турецкий, в свою очередь, отдал прочитанное соседу — страницы из папки Вадима пошли гулять по кабинету, как гуси, заходящие с улицы на птичий двор. Свое движение они заканчивали в дальнем углу, на Косенкове: прочитав, Косенков складывал их на стол перед собой.

Меркулов читал не отрываясь. Лишь изредка он оборачивался к Вадиму, уточняя:

— Как появились эти записи?

— Их делал Николай, телохранитель Марата. Из машины. А на Марате был «жучок».

— А как они попали к вам?

— Я их украл.

— Понятно. Человек из Моссада — они имеют в виду вас?

— Да.

— Почему?

— Они спутали. Я два года служил в отряде по борьбе с террористами на оккупированных территориях. Это, скорее, — ОМОН или спецназ, — объяснил Вадим то, что уже объяснял Родригесу и Сильвио во время разговора в баре гостиницы «Украина». — А Моссад — это контрразведка, оттуда не уходят.

— Как Марат об этом узнал? Не вы же ему сказали?

— Его люди выкрали мое досье из компьютеров министерства обороны Израиля.

— Это же сверхсекретная информация! Как им удалось это сделать?

— Не знаю. Кто-то сделал это для них. Знаю только, что за очень большие деньги.

Меркулов внимательно посмотрел на Вадима, спросил, взглядом указав на пластырь на лбу:

— Автокатастрофа, в которой погиб Барыкин?

— Какой Барыкин? — не понял Вадим.

— Кличка — Сергуня.

— Да.

— Теперь мне многое становится понятным…

Меркулов снова углубился в текст.

После расшифровки разговоров Марата с Гунаром и аль-Аббасом шло сжатое, чисто информативное описание того, что Вадим узнал за минувшие пять дней.

Последние страницы еще продолжали свое движение от Турецкого в угол к Косенкову, когда Меркулов, закончив чтение, встал и вставил первую из кассет в магнитофон.

— Подождите, Константин Дмитриевич! — взмолился Турецкий. — Дайте дочитать!

— Хорошо, жду, — кивнул Меркулов.

Вошла секретарша, положила на стол видеокассету:

— Вот, записала. Потрясающий материал!

— Спасибо. Что там?

— Сами увидите. Можно мне уйти? Первый час, метро закроют, я до дома не доберусь.

— Конечно, идите, — разрешил Меркулов. — Возьмите дежурную машину. Скажите: я разрешил.

— Спасибо. Спокойной ночи.

— Не думаю, что она будет очень спокойной…

Валерия Петровна ушла. Последний листок приплыл к Косенкову, он прочитал, положил его в стопку и всю стопку вернул на стол Меркулова.