— Товарищи, товарищи! Слова прошу! — кричал кто-то, долбя вилкой по графину.

Бабкин узнал «опытного седого». Иван Петров, тоже красный, распаренный, стоял со стопкой и требовал внимания. Бабкин смотрел из-за людских спин, слушал. Кое-какая тишина наконец образовалась, Иван начал речь:

— Товарищи! Мы уже выпили за знакомство, за родителей с той и другой стороны, за будущих молодых. А теперь я хочу сказать вот что... Все вы видели дом и усадьбу, и прочие постройки, куда в скором времени хозяйкой войдет жена. А задумывались ли вы, сколько труда и сил вложено в это все? Предлагаю поэтому выпить за то, чтобы будущая жена поняла и э-э...

«Опытный седой» поднял глаза к потолку, соображая, но тут мамаша механика, седенькая, сутулая, заплаканная, сказала быстрым тонким голоском:

— ...чтобы знала, в какие хоромы входит! Чтоб ценила!

Люди загалдели, застучали рюмками, потянулись через голову девушки к механику — чокаться. Она клонилась, смотрела недоуменными глазами на своего огненного красавца. Мать тянула его за рукав:

— Ты книжку покажи, книжку!

— Да ладно тебе, мама, не лезь! — отпихивался от нее механик, а она все тянула за рукав и быстро-быстро говорила соседям:

— Пусть все знают, все видят. Три тыщи, как копеечка! Покажи, сынок, чего тебе стоит!

— Ох, мама, мама! — вздохнул механик и полез в карман пиджака. Гости притихли совсем. Механик долго копался и наконец откуда-то из глубины, словно из самого живота, вытянул серенькую книжицу. Раскрыл, показал и небрежным голосом, в котором, однако, явственно звучали победные нотки, проговорил: — Ну, три, может, и не три, а семь тыщонок набежит.

— Во как по-нашему! — стукнул кулаком по столу «опытный седой». — Так их, племянничек!

— Горька-а-а! — проснулся кто-то в углу. — Горька-а!

Его стали одергивать, а мать механика, поглядывая на девушку слезными глазками, тоненько выговаривала:

— Да я бы, да за такие деньги!..

Чижик побледнела, беспомощно посмотрела по сторонам, и тут в дверях среди толпящихся соседок послышался насмешливый голос:

— Богатый жених!

Соседки отлетели, отброшенные плечом, и к столу, узко глядя на Татьяну, медленно пошел Бабкин. Брюки его в глине, рукав рубахи разодран, кулаки сжаты.

Бабкин в наступившей тишине не сказал больше ничего, а механик, вскочив, кинулся выбираться из-за тесного стола, сильно пачкаясь спиной о стену.

Бабкин видел только Татьяну, ее кругленькое, обыкновенное, побелевшее личико, ее дрожащие, только что сделанные кудряшки, которые казались ему прекрасными.

— Упорхнула, — сказал Бабкин, странно улыбаясь.

И девушка, поднимая брови, стала загораживаться от него локтем, словно от привидения.

Кругом зашумели, задвигались стулья. Бабкина крепко взяли за локоть. Чей-то командирский голос скучно повторял:

— Не надо, гражданин. Пройдемте, если выпили лишнее. Не надо шуметь.

— Пашка мой где? Где Пашка?

— Пьяному дома сидеть, а не в гости ходить, — укоризненно качал фуражкой участковый, выпроваживая Бабкина на улицу.

Механик рвался из рук дружков и шумел:

— Хулиган! Деревня!

Дружки свистящим шепотом успокаивали его, нехорошо поглядывая на Бабкина.

Дружелюбно подталкивая, участковый отвел Бабкина к забору, где притулился Борин прыгучий мотоцикл.

— Ну, опомнился? Разве так можно, а? Молодежь, молодежь, зеленые человеки.

Бабкин, глядя мимо его каменного лица на яркое окошко, возбужденно спрашивал:

— Что там, а? «Горько» кричат, да? — и хватал, теребил милицию за рукав.

Пожилой участковый много повидал на веку. Он послушал бабкинские несвязные речи — горячие, но совсем не пьяные, посмотрел на парня грустным человеческим взором и протянул:

— Вот оно что... Понятно... Отойдем-ка.

Возле фонаря мужчины закурили из милицейского портсигара и оба молча смотрели на черные тени в светлом чужом окне. Некурящий Бабкин закашлялся, бросил окурок, еле отплевался. Механик и его дружки стояли под фонарем, на виду. Участковый положил на плечо Бабкина твердую ладонь:

— Трогай домой, паренек, нечего тебе тут.

— Да, — согласился Бабкин, качая головой. — Совсем нечего. — Он взялся за мотоцикл, еще раз обернулся к человеку в форменной фуражке и сказал: — Спасибо.

Участковый кивнул. Бабкин раза два дрыгнул педалью, новый мотоцикл завелся сразу.

Мост, как и раньше, был сведен, однако фартук еще не навесили, и Бабкину пришлось терпеливо дожидаться на берегу. Прыгать совсем не хотелось.

Когда фартук приспособили и народ валом пошел по мосту, Бабкин увидел Павлуню. Братец проталкивался от совхоза к поселку навстречу людскому потоку.