Голос в трубке не смог скрыть разочарования.

– Ну и дурак. Тебе же добра желают, а ты кочевряжишься. Ладно, в рай на аркане не тянут. Раз так, хватит болтать по телефону, лучше займись любимым делом.

Филатов криво усмехнулся.

– Что, висяк нарисовался?

Голос в трубке секунду помедлил.

– М–м-м. Кто его знает? Нет, это не висяк. То ли самоубийство, то ли несчастный случай. Проведи проверку, разберись как следует. Но так, чтобы, как говорится, баран носа не подточил.

– Неужели кто-то из особо приближенных пострадал? – предположил прокурор–криминалист.

– Нет, но погибшая из их круга общения. И, если что-то пойдет не так, может получиться нежелательный резонанс. А нам это не надо, особенно в данный момент. Поэтому отнесись к проверке с максимальной серьезностью.

– По другому не умею, – буркнул Филатов.

– Знаю, – буркнул в ответ властный голос и, не прощаясь, отключился.

В кабинет постучали. Филатов мягко выругался. Так и не дали чаю попить, черти! Теперь уже не получится.

– Войдите!

Дверь открылась, вошел белобрысый следователь Доронин.

– Разрешите?

– Валяй. – Филатов немного расслабился.

Юрист первого класса – в миру капитан – Игорь Доронин прокурору не сказать чтобы нравился, но, по крайней мере, не вызывал раздражения. А это уже было немало.

– Что у тебя? – спросил Филатов.

– Да вот, позвонили из Генеральной, велели проверку провести по вчерашнему самоубийству, – ответил следователь.

– А у тебя разве своих дел мало?

Доронин развел руками.

– Как раз наоборот. Но тело-то я обнаружил. В смысле, не я, а уборщица. Вместе, короче. Наша группа там по соседству расследует финансовое дело. А людей не хватает.

– Их никогда не хватает, – проворчал Филатов. – Так что там стряслось? Мне тоже из Генеральной звонили, велели курировать это дело. Но я толком ничего не понял.

– Все материалы здесь.

Доронин положил перед прокурором тоненькую папку. Тот вынул несколько листков, бегло просмотрел.

– На словах коротенько объясни, – попросил Филатов.

– Вроде бы самоубийство… – вяло протянул следователь.

Филатов насупился.

– Не слышу уверенности. Сомневаешься?

Доронин кивнул

– Есть такое дело. Эксперты нашли в крови большую дозу наркотического вещества, что довольно подозрительно.

Прокурор удивленно поднял брови.

– Случайная передозировка, самоубийство или убийство? И что же тут странного?

Следователь вздохнул.

– Не нравится мне, когда самоубийство или несчастный случай происходят по соседству с банковской проверкой.

Филатов задумался.

– Возможно, ты прав. Знаешь, проверкой больше, проверкой меньше. Может, возьмешься? Ходить-то ведь никуда не надо. Ведь обе эти проверки можно проводить, не отрывая задницы от стула. Я сам буду курировать это дело. Если что, помогу.

Тут взгляд прокурора достиг нижней части страницы протокола и задержался на знакомой фамилии.

– А это чья подпись? Что за Успенский?

Доронин заглянул в листок.

– Это? Врача, который констатировал наступление смерти. Мимо шел, я его помочь попросил. Думал, может быть, она еще жива. Какой-то Андрей Успенский. А что, собственно, вас насторожило?

Филатов почесал кончик носа.

– Занятно. Вот с него мы и начнем. Пожалуй, прямо сейчас и поеду.

– Мне ехать с вами? – засуетился Доронин.

– Нет, занимайся своей проверкой. Я и один справлюсь.

– Вы что, этого Успенского знаете?

Филатов озадаченно потер подбородок.

– Знаю? Не то слово.

– Это ваш друг?

– Друг? Нет, Игорек, это мой враг. Злейший враг.

Прокурор–криминалист сложил бумаги в папку и принялся собираться в дорогу.

В это утро Андрей Успенский поднялся поздно. Накануне он вернулся с прогулки, когда на дворе стояла глубокая ночь, промок и замерз. К тому же, неожиданный трагический инцидент – смерть неизвестной женщины – произвел на него неприятное впечатление. И сейчас вчерашнее происшествие не давало ему покоя и никак не выходило из головы. Образ умершей женщины, молодой и красивой, никак не вязался с представлением о смерти. Хотя за время работы реаниматологом насмотрелся он немало.

И еще один момент сильно беспокоил Андрея. Это был катрен, пришедший вчера в его сознание. Имел ли он отношение к умершей женщине? Можно ли считать ее смерть «малым злом»? И как тогда должно выглядеть «большое»? Тайна запертой комнаты, блин!