Хани вернулась к ним. На ней были голубые шорты и бледно-голубая майка с надписью «Мартас-Виньярд», [50] Лиланд частенько ходил там на яхтах, потягивая холодные коктейли.

– Она такая хорошенькая, – с восхищением сказала Сьюзан, глядя на дочь.

Лиланд улыбнулся:

– Только если она не станет актрисой.

– А где бассейн? – с надеждой спросила Хани, хлопая широко раскрытыми глазами и почесывая ухо пухлой ручкой.

Сьюзан нахмурилась, будто что-то вспоминая.

– Кажется, я куда-то его положила… – Потянув Хани за руку, она спросила: – Может, он здесь?

Хани вырвалась, хихикая:

– Мама, перестань!

Сьюзан с притворным смущением направилась к ней.

– Нет, серьезно, дай-ка я проверю твои штанишки, потому что…

Хани согнулась, пытаясь уклониться от настойчивых поисков бассейна:

– Не надо, мам. Хватит! Серьезно!

Сьюзан резко остановилась.

– Ах, серьезно.Это другое дело. Ты же не сказала, что это серьезно,так что…

Хани беззаботно прижалась к папе, уцепившись маленькой ручкой за его большую ладонь.

– Пап, а можно я в следующем году пойду в другой лагерь, где есть кафе? Потому что я ненавижу холодную еду. Там вечно дают засохшие морковные палочки, какой-то вонючий сэндвич и чипсы. Так ведь с ума можно сойти, как ты считаешь, мамочка?

Сьюзан улыбнулась дочери и печально покачала головой.

– Конечно, детка, – просто сказала она. – Это ненормально, и поверь, я знаю, о чем говорю.

Хани с довольным видом посмотрела на отца:

– Я же говорила.

На миг Сьюзан растерялась, не зная, что еще сказать, а затем этот миг обрел ноги и бросился бежать к неловкости. О чем ей говорить в психушке со своим ребенком и бывшим мужем? Наверное, надо задавать им обычные вопросы. Точно!

То, что нужно.

– И чем же вы занимались всю эту неделю?

Хани призадумалась на минуту, затем вдруг просияла.

– У меня был день рождения, да, пап? А ты его пропустила!

Это известие стало для Сьюзан сокрушительным ударом. Седьмой день рождения дочери! Как она могла забыть? Из всего, чего она лишилась – шесть ночей сна, здравый смысл, способность делать коллажи, – это самая большая утрата. Она опустилась на колени перед Хани и взяла ее за руку.

– Ох, детка, прости меня, пожалуйста.

Хани взглянула на отца, ища подсказки, что же ей делать в этой необычной ситуации. Нужно ли вообще что-то делать?

Сьюзан оставалось лишь созерцать Хани и Лиланда, они прекрасно смотрелись вместе, как пара фигуристов, такие изящные, они так привязаны друг к другу, а Сьюзан, как безъязыкий гоблин, топает вокруг их сияющих границ. Это было завораживающее и мучительное зрелище, но она могла лишь издали наблюдать, ее не пускали внутрь, будто она заразная.

– Ты не хочешь рассказать маме о своем празднике? – ласково подсказал Лиланд дочери.

Глаза Хани расширились от воспоминаний, она оторвалась от отца и приземлилась, словно спрыгнув с гимнастического бревна.

– Ах, да, знаешь что? У меня ночевали гости, и мы спали под тентом у папы на заднем дворе. Беннет ужасно боялась, потому что ей до семи лет еще осталось четыре с половиной месяца, а я совсем не боялась, правда, пап?

Сьюзан посмотрела на Лиланда несчастными глазами – большими, жалкими, виноватыми, одурманенными лекарствами глазами…

– А еще мы играли в пиньяту, и у нас были хорошенькие сумочки, которые мы с Кэтлин наполнили всякими штучками из магазина «Все за 99 центов»…

Сьюзан чувствовала себя так, будто ее столкнули с утеса плохих матерей, и она приземлилась по соседству с такими светилами, как Джоан и Лана. Ну, Джуди не настолько хороша, но по крайней мере она забавная… а еще она слышала, что Анна Секстон была довольно странной… и не очень-то было приятно обнаружить Сильвию Платт, [51] умирающую на кухне, – о, вроде бы ей полегчало… И все же им позволено быть плохими в награду за то, что они такие талантливые, выдающиеся артисты, им дают самые большие скидки, а менее одаренным приходится платить по полной за свои безответственные поступки.