— Будет у тебя сегодня рыбка. Такая же пузатенькая.

— Завтра табак полоть, — сказала мама.

Я промолчал. Перечить ей было нельзя — живо отколошматит. Но я твердо решил табак не полоть. Удрать пораньше на море, и все. А пока молчать… Мама ходит нервная. Щеки пустые. Глаза льдистые. Бабушка и та ей не угодит. А про меня и говорить не стоит. Все кажется маме, что японцы ненадежны… А я так не думаю. Все-таки им досталось в войне. На них атомные бомбы сбрасывали. После этого никакой войны не захочешь… Нос сегодня обгорел на солнце — притронуться больно. Ну и ерунда. Облезет шкура — новая еще лучше будет…

Я вытер масляные пальцы о рушник и показал Юрику на корзину. Он залез в нее. Я повез корзину по полу. Мы подъехали к лестнице и увидели Сумико. Она поднималась к нам, неся перед собой стеклянную банку. В зеленой воде шевелила рыжими плавниками рыбка.

Юрик выскочил из корзины — и навстречу Сумико. Она сразу отдала ему банку.

— Рыбка! Рыбка! — завопил Юрик и побежал показывать ее бабушке и маме. На его груди колыхался светлый кружок воды.

— Беренький марчик, — сказала Сумико.

Смешно было слушать, как они говорят. Юрик картавил, а Сумико, наоборот, не могла произнести букву «л».

Юрик поставил рыбку на веранду, а сам вернулся к нам.

— Юрик, это Сумико, — сказал я.

Сумико погладила его волосы мягче пуха.

— А я умею на голове стоять, — ответил брат и тут же притулился к стене вниз головой. Рубашка на его животе задралась, и я хлопнул по белому бугру ладошкой.

— Встань, — приказала мама, — кровушка прильет к голове — опять заболеешь.

— Нехай вертится, — возразила бабушка. — Это ему в пользу.

Юрик не удержал равновесия и упал. На стенке покачнулась фотография деда. Юрик сейчас же отполз к своей корзине, порылся в ней и вынул коробку, где хранил фантики от конфет, сушеных жуков и мою картинку. Юрик вынул картинку и показал Сумико.

— Это Герка нарисовал, — стал объяснять брат. — Белый пароход называется «Оранжад». Там золотых рыбок уйма. Ребятишки едят галеты с конфетами. «Оранжад» скоро приплывет сюда. Я на нем вылечусь… Пока он вон на том острове. — Юрик потащил Сумико на веранду и показал пальцем на Птичий остров с розовой от заката верхушкой.

— Там пустой остров, — ответила Сумико. Она не замечала моих отчаянных сигналов: — О-ран-жад — это сок, мидзу, вода…

Юрик повернул ко мне голову, сморщил нос и захныкал:

— А Герка сказал…

— «Оранжад» выбирает себе стоянки в пустынных местах, — стал выкручиваться я. — Где живут люди, там рано или поздно будет война. Понял?

— Значит, сюда не приплывет? — спросил Юрик, шмыгнув носом.

— Приплывет, — заверил я брата. — Война прошла… Больше войны не будет. Верно, Сумико? — И я подмигнул ей.

Она перевела взгляд с Юрика на картинку, потом на меня. Видно, поняла меня.

— Да, — ответила Сумико.

— А вы с ребятами хотели воевать с… — начал Юрик выкладывать военную тайну.

Тогда я взял рисунок и перебил брата, рассказывая, где на «Оранжаде» сады, где озера, где кукольный театр, где столовая…

Юрик отвлекся, задумчиво поковырял в носу и вдруг объявил:

— А я стихи знаю. — И, не дожидаясь приглашения, подкатил глаза к потолку, забубнил:

Ах, попалась, птичка, стой!

Не уйдешь из сети…

Он читал так, что жилка налилась на виске. Закончив, Юрик попросил Сумико спеть ему песню. Она кашлянула, вложила руку в руку и запела «Катюшу». Юрик стал подпевать ей. Голос его напоминал звон балалаечной струны и забивал тихий, как шорох волны на песке, голос Сумико. Я ущипнул Юрика, чтобы он не орал. Но его рот стал открываться еще шире.

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла…

Когда они спели «Катюшу», Юрик попросил Сумико спеть еще и японскую песню. Она откашлялась и запела:

Моси, моси камиэ-е…

На лестнице застучали сапоги. Отец всегда поднимался быстро, словно за ним гнались.

Сумико смолкла, опустила голову и прислонилась к стене рядом с печкой.

— О, у нас гостья, — сказал отец, вынырнув. Веки его поднялись, точно занавес в театре.

— Сумико пришла ко мне, — похвастался Юрик и побежал показать банку с рыбкой. — Рыбка плавает по дну — не поймаешь ни одну.

— Как раз у нас будет чем угостить, — сказал отец и вынул из оттопыренного кармана брюк бумажный кулек.