— Хреб там нет, — напомнила Сумико мои же слова, и продолговатые зеленые тени на ее щеках сгустились.

— Зачем хлеб? — сказал я, ошкуривая стебель кислицы. — Вы можете питаться травой и рыбой, а мы — нет? Хочешь, докажу? Целую неделю буду есть одну кислицу.

— Хочу. — Сумико улыбалась, сильно оттопыривая нижнюю губу.

Я разломил надвое мясистый стебель кислицы и подал половину Сумико. Кислятина свела скулы.

Сумико стала доказывать, что раз у меня есть отец, мама, бабушка и брат Юрик, то я должен быть счастлив на этом острове. И зачем мне плыть на какой-то пустой остров?

— Папа, мама… — передразнил я ее и рассказал, как папа разбил банку с рыбкой. А мама сама головы от земли не поднимает — возится на грядках — и меня туда же… А мне за войну надоело, как червяку, в земле копаться. В общем, хочется убежать из дому. Я могу попросить Семена, и он отвезет нас на Птичий остров на сейнере. И потом будет молчать, как эта сопка. На него положиться можно.

Но Сумико ответила, что рыбку Юрику подарит другую. Рыбку можно заменить, а вот мать и отца никогда. И добавила, что если покинет своего отца, он умрет.

— Ну, давай играть в войну, — сказал я и вручил ей «меч» — бамбуковую палку.

Себе я нашел простую палку и обломил ее, сравняв с «мечом» Сумико. Потом я объяснил ей, что она будет самураем, а я русским богатырем. Мы спрячемся в кустах и начнем искать друг друга. Когда сойдемся, будем драться на «мечах». Мы разбежались в разные стороны. Я упал под ивовый куст и заметил, где спряталась Сумико. Я решил заползти к ней в тыл и застать врасплох.

Я полз, как змея. Старался, чтобы надо мной не качнулась даже травинка. Мы учились ползать в нашем овраге в бурьяне. Борька тут был лучше всех. Он мог так проползти, что ни одна травинка после него не лежала. Он и нас обучил ерошить за собой траву.

Пауки оплели все вокруг седой паутиной. Она липла к потному лицу. Но я терпел и полз дальше. А когда мне в ноздрю забежал муравей и захотелось чихнуть, я использовал способ Лесика. Надо придавить верхними зубами нижнюю губу да пониже. Тогда чох пройдет.

Я все время вслушивался в шорохи. Уже близко должна была быть Сумико… Я замер. Меня кто-то рассматривал сзади. Я обернулся. Среди чащи зеленых иголок усмехалась Сумико. На ее лице колыхались тени от листьев и солнца. Я глядел, какая она красивая, и забыл, что мы воюем. Наконец вспомнил: она «самурай».

— Ура! — закричал я и бросился на Сумико, выставив «меч».

Она еще с колена отшибла мою палку быстро и сильно. Мой «меч» чуть не вывалился из слабоватой правой руки. Но я взял его покрепче и снова сделал выпад. Сумико вновь отшибла мою палку — только расщепленный бамбук задребезжал.

Я разозлился — и пошел, и пошел… Сумико отбивала мои выпады. Бамбук дребезжал в ее руке. Вдруг она изловчилась и «уколола» меня в левую руку. Рука была не в счет, и мы продолжали сражаться.

Еле-еле мне удалось ее «приколоть». Да и то, наверное, она сама поддалась.

У меня ныла рука, когда мы сели на вытоптанную полянку.

— А ты неплохо отбивалась, — сказал я, помахивая кистью правой руки.

— Ивао учит меня, — ответила Сумико. Она уперла свой «меч» в носок дзори и крутила палку, словно пыталась зажечь соломенный жгутик, зажатый большим и соседним пальцами.

— А Ивао кто учил? — спросил я.

— Дядя Кимура, — ответила Сумико.

— А я тебя хочешь плавать научу? — сказал я.

— Хочу, — ответила она и закивала головой.

Солнце с плеском садилось в море. Мы вернулись домой. Я обождал в кустах, пока Сумико зайдет в дом, а потом вышел как ни в чем не бывало. От кислицы у меня свело рот и сосало под ложечкой.

— Где пропадал целый день? — набросилась на меня мама. — Мать на огороде разорвись, а ему дела нет!

— Есть у меня свои дела, — ответил я и скосил глаза на столик возле печки, где орудовала бабушка.

— Опять штабы и снаряды? — спросила мама.

— Наоборот, — отозвался я и прошмыгнул мимо нее к бабушке.

На тарелке меня дожидалась горка оладьев, пропитанных постным маслом и посыпанных крупным сахарным песком. Нет, травой не проживешь и одного дня.

Юрик в бабушкиной кофте стоял на веранде и плевал вниз.

— Гера, — сказал он, — ты купался?

— Угу, — ответил я.

— Хоть бы меня взял, — печально сказал Юрик. — На «Оранжад» обещал… Где он, белый твой пароход? Так я и не вылечусь…

— Отойди в комнату, — приказала ему мама. — Ветром охватит — опять сляжешь.

Я разжевал сладкий пахучий оладышек и ответил брату: