После всех событий этого дня майор почувствовал усталость. Он не пошел в «Марысеньку», хотя и знал, что большинство завсегдатаев втайне будут рады тем неприятностям, что постигли «этого надутого Воркуцкого». Но майор также понимал, что он нарушил некое табу. Тесный круг избранного общества Подлешной никогда не простит того, что человек, принятый в него, позволил себе подобную выходку, вместо того, чтобы потихоньку замять дело.

Офицер милиции мог быть доволен, так как быстро отрезал молодым наркоманам доступ к наркотикам, хотя в глубине души он считал, что достигнутый успех весьма сомнителен.

С утра в милицейском отделении началось необычайное движение. Сюда, под самыми различными предлогами, шли люди. И каждый, понизив голос до шепота, задавал милиционерам один и тот же вопрос:

— Правда, что дочку доктора Воркуцкого посадили? А за что?

Но милиция предпочитала не удовлетворять их любопытства.

Звонили и из лицея. Директриса просила освободить свою ученицу, а школа, мол, сама примет соответствующие меры. Майор вежливо, но решительно отказал, сухим тоном добавив, что речь идет не о нарушении школьной дисциплины и дело, в принципе, превосходит компетенцию руководства лицея.

В полдень в Подлешной появился известный варшавский адвокат Мечислав Рушиньский, старый приятель Воркуцкого.

— Я приехал в связи с делом девочки, — сказал Рушиньский коменданту, войдя в его кабинет. — Имею полномочия от ее отца. Не знаю, достаточно ли точно он рассказал мне обо всем. Что это за история? Могли бы вы точно изложить суть обвинения?

Майор рассказал адвокату о группе молодых наркоманов и о результатах обыска в доме врача. Показал протокол.

— Да тут целая аптека! — Адвокат схватился за голову. — Я давно знаю эту девочку, мне известно, что она со странностями. Единственная дочь, ей никогда и ничего не запрещали. Но я не думал, что дойдет до этого. Между нами говоря, даже хорошо, что Янка получила подобный урок. Официально же, как представитель интересов семьи задержанной, я прибыл, чтобы как-то повлиять на ход дела в интересах моей подзащитной. Прежде всего, я хочу поставить вопрос об изменении меры пресечения. У нее же экзамены на носу…

— Именно поэтому мы были вынуждены задержать Воркуцкую и пресечь распространение наркотиков.

— От имени семьи я заверяю вас, пан майор, что отныне Янка не переступит порог ни одной аптеки. Сразу же после освобождения ее осмотрит врач и, если понадобится, отправит ее на лечение…

— Пан адвокат, вы прекрасно знаете, что в этом деле не мое слово является решающим. Воркуцкая совершила два серьезных преступления: подделывала рецепты и распространяла наркотики.

— Не совсем согласен с вами. Это были не наркотики, а лекарства.

— Мне хорошо известны недостатки польского законодательства по части борьбы с наркотиками. Возможно, суд отклонит обвинение. Остается деяние, абсолютно подсудное: подделка рецептов. Кроме того, пан адвокат, ваше вмешательство преждевременно. Вчера девушка находилась в состоянии эйфории, вызванном наркотиками, и ее нельзя было допросить. Вы, очевидно, знаете, как она вела себя дома по отношению к представителям власти и собственному отцу. Сегодня я допрошу панну Воркуцкую и направлю по инстанции материалы дела. Там решат, как поступить с задержанной.

— Материалы вы отправите в уездную комендатуру в Рушкове?

— Нет. В связи с недавним убийством на территории Подлетной — вы наверняка об этом слыхали — я направлен сюда варшавским управлением милиции и подчиняюсь непосредственно ему. Туда и будут направлены материалы.

— Понимаю. Главное ваше задание — поимка убийц Квасковяка. Я как-то говорил об этом с Воркуцким. Мне кажется, следствие не может пока похвастаться крупными успехами.

— Зато попутно мы раскрыли другое дело.

— Я говорил об этом убийстве, — повторил адвокат, — с доктором Воркуцким. Этот человек прекрасно осведомлен обо всем, что происходит в Подлешной. По его мнению, преступников следует искать не среди воров и хулиганов, а скорее, среди людей состоятельных, пользующихся безупречной репутацией. Мой друг только в отношении собственной дочери так ослеплен, а в иных вопросах он мыслит трезво. К вам, пан майор, он относится с большим уважением. В разговоре со мной особо подчеркнул, что вы не составили протокола о сопротивлении его дочери властям. Это стало бы еще одним серьезным обвинением.

— Поведение своей дочери пан Воркуцкий наблюдал лишь дома, но не видел того, что она выделывала на улице. Последние двести метров сержант Михаляк буквально нес ее на руках, чтобы она не выцарапала милиционеру глаза. А как она при этом выражалась! Да любая старая пьянчуга позавидовала бы такому репертуару! Потом она пыталась выломать дверь в помещении для подследственных.

— А теперь?

— Эйфория прошла. Она ведет себя спокойно, но отказывается от еды. Впрочем, пусть поголодает, ей это пойдет на пользу.