Палец, дрожащий на теплом спусковом крючке, словно бы сам собой сгибается.

Выстрел!

Уже не мысль, а так, ее мимолетный контур: я не перевел флажок на автоматическую стрельбу.

Второй выстрел!

Тот, военный за стеной, тоже стреляет. Пуля взвизгивает где-то рядом, чуть выше головы Ника. Он большим пальцем наконец-то перещелкивает злосчастный флажок и дает очередь, крепко вжав приклад АКМ в плечо. Нервы, боль в спине, усталость - ствол ходит ходуном, и все усилия Ника пропадают втуне. Его противник за стеной даже не пытается уклониться, спрятаться - продолжает вести ответный огонь, стоя во весь рост под пулями.

И тоже не попадает. Пули с глухим чавканьем входят в землю, парочка пробивает асфальт.

– Стрелок, твою мать, - цедит сквозь зубы Ник и со злостью высаживает в противника весь рожок.

Вспышка, удар в голову - точно в школьном спортзале, когда во время матча класс на класс в баскетбол ты замешкался и литой резиновый мяч прилетел тебе точно в затылок.

Ник еще успевает удивиться, насколько это не больно - получить пулю в голову, и тьма накрывает его…

Глава пятая

Самая страшная смерть - захлебнуться. Вода, источник жизни, превращается в коварного врага. Она заливает нос, рот, дыхательные пути, проникает в легкие, не дает вдохнуть, она душит, давит, убивает…

– А-а-а!
– кричит Ник, выгибаясь всем телом.

Спину тут же пронзает болью. Отплевываясь, он садится и бьется головой о фляжку, которую не успевает убрать Хал, ливший воду ему на лицо.

– Ты чё, блин!
– испугано кричит татарин.
– Псих!

– Где… что?..
– Ник ошалело крутит мокрой головой.

Он видит всё то же слепящее солнце в зените, траву, стоянку, дрожащие контуры зданий. А совсем рядом - Камила с вываленным языком, Эн, как-то мрачно смотрящую на него из-под челки, Цапко возле костра, заляпанный грязью нос «маталыги», и Юсупова, поблескивающего стеклышками очков.

И еще видит совсем близко границу четвертого слоя, ту самую, за которую так и не смог пройти.

Видит изнутри! Вон, за золотистой стеной - она, асфальтовая дорожка, даже дыры от пуль различимы, вон дурацкая обожженная табличка… И лом, косо воткнутый в землю. Лом соединен проволокой с монтировкой, глубоко вбитой в асфальт на той стороне, в третьем слое.

– А где?
– Ник сглатывает, ему никак не удается подобрать слова.
– Где этот… которого я… который меня…

– Ты эта… зачем в одиночку?
– укоризненно спрашивает

Юсупов.

– Куда полез, в натуре?
– поддерживает его Хал.
– Пить будешь еще?

– Я… нет, не буду.
– Ник садится, проводит рукой по лицу, стирая воду.
– Как вы прошли… там, где полосы?

– А мы на танке, - объясняет Хал. Он упорно называет тягач танком.
– Стрельбу услышали. Очки как дал, блин, по газам - и понеслась! Проскочили… Там глюки какие-то, затмение мозгов.

– Чего?
– Ник даже пытается улыбнуться.
– Чего затмение?

– Не важно, блин, - легко отмахивается Хал.

– А вы не встречали… - снова спрашивает Ник.

Он хочет рассказать про Борьку, про свидание с человеком, которого давно нет, и вдруг понимает, что не должен ничего говорить, потому что это глубоко личное, это не для всех, а только для одного человека - для него.

– Ты в кого стрелял-то?
– в свою очередь интересуется Хал.

– Не знаю, - качает головой Ник.
– Там… тут военный какой-то…

– В себя он стрелял, - убежденно говорит Эн.
– В себя…

Перекусив под сенью тягача разогретой на костре тушенкой - солнце наконец-то покидает зенит и начинает медленно клониться к западу - исследователи червоточины пьют чай и пытаются выработать план дальнейших действий. Все помнят слова Вольфганга, переданные Филатовым: «Седьмой слой убил меня».

Седьмой слой - это как раз РКБ. Цапко предлагает и дальше прорываться всем вместе на тягаче, делая остановки перед границами слоев.

– Хватит уже. Сперва Бабай… Потом Никита едва не… В общем, я за прорыв. Предлагаю голосовать. И давайте быстрее, у нас каждый час на счету. Я как представлю, что сейчас творится в

Цирке…

– Да чё тут голосовать, блин.
– Хал треплет вылизывающего банку из-под тушенки Камила по спине.
– Ясно же, что в одиночку не пройти. Броня крепка, блин. И танки наши быстры.

Юсупов разбрасывает прогоревший костер, заливает остатками чая головни. Эн забирается повыше, на башенку «маталыги», и в монокуляр долго разглядывает окрестности больничных корпусов.