Забили барабаны, и аль-Мамун почувствовал, как ползут по спине мурашки. Наборные пластины панцирей и лошадиных бардов звенели сквозь мерный барабанный бой, забранные в сплошные - до самых краев шлема, только прорезь для глаз остается - кольчужные капюшоны головы всадников поворачивались с жуткой одновременностью: "бессмертные" следили за своими знаменосцами. Оглушающий бой участился, и с тяжелым, страшным разгоном конница пошла в атаку. Бах! Бах! Бах!
– барабаны замедлялись, бах!.. Бах!.. Бах!..
– все реже и реже... И вдруг - опять, опять загрохотали с той же разгоняющей мурашки частотой, все чаще, чаще, и тут аль-Мамун честно ахнул. Железная река, замедлявшаяся со стуком своего остывающего сердца, развернулась - как была, не ломая рядов. И с сотрясающим землю, мощным грохотом пошла вспять - на него. Ну да, знаменитый хорасанский маневр карр-бад-аль-фарр, разворот после притворного бегства.

– Хорошо, что они с нами, а не против нас, - поглаживая ткань халата, под которой страшно колотилось сердце, сказал аль-Мамун.

– Да, - отозвался Тарик.

– Еще должны подойти аль-Хамра!
– радостно воскликнул халиф.

Аль-Хамра, "Красные", тяжелая кавалерия Балха, запаздывала к сбору - как клялись ее каиды в покаянных письмах, из-за трудностей с фуражом: в землях Бану Худ жители неохотно принимали серебряную монету за овес для лошадей. Плохие нынче урожаи, ничего не поделаешь.

– Еще пять тысяч, - улыбался аль-Мамун в блеск железа и ржание бьющих копытами лошадей.

– Да, - кивнул Тарик.

– Я вот думаю, что с Посланником Всевышнего воистину были ангелы и благоволение Господа Миров, - вдруг ни с того ни с сего выпалил аль-Мамун - обычно он был не склонен к богословским заявлениям.

Тарик непонимающе вытаращился.

– Ну как же, - пояснил Абдаллах.
– Как его воины - без стремян, почитай что и без седла, без доспеха, вооруженные лишь дротиками да плохими мечами - смогли опрокинуть эдакий железный вал?

Нерегиль расплылся в улыбке:

– А они его не опрокидывали. Асавира дезертировала первой. "Красные" поупирались, а потом тоже перешли на сторону ашшаритов за изрядную выплату золотом.

– А ты откуда знаешь?!
– взорвался аль-Мамун.

Он не любил, когда его уличали в незнании родной истории, да еще и в редкие моменты восхищения божественным промыслом.

– Люблю знать, с кем имею дело, - прижал уши нерегиль.
– Так что, глядя на этих парсов, я вижу потомственных предателей своего господина.

С таким словами Тарик развернулся и ушел, оставив аль-Мамуна расточать хвалы и подарки Сияху аль-Усвари. От применения некоторых мер Абдаллаха удержала лишь мысль, что брат уже применил все эти меры к нерегилю и все равно ничего не добился.

Но мысль, что Тахир ибн аль-Хусайн сделал бы все ловчее, быстрее и не заводя врагов, снова посетила халифа. Нерегиль все чаще казался ему... мечом не по руке. Слишком тяжелым. И слишком дорогим. Такой проще пожертвовать в масджид. Или положить в могилу родственника...

– ...Две тысячи воинов куфанского джунда, - продолжил, между тем, свою речь Тарик.
– Саперы и горные отряды, кухбанийа, из Ушрусана - всего пять сотен человек.

– Всего... чуть более двадцати четырех тысяч, - нахмурился халиф.

– Крикуны у ворот зря дерут глотку, - мрачно сказал нерегиль.
– Если они не смогут прикрыть караваны с провизией в Маджарских горах и на пути к ним, мы не продвинемся дальше Ущелья Длинных ножей. Пока Афшин сражался с Бабеком, ему понадобился год, чтобы его армия перестала голодать в северных горах. У нас нет года. Мы не пройдем через горы и не возьмем горные замки, если конвой не сумеет защитить караваны с припасами для армии.

– Да-да, я помню, что ты говорил, - поморщился аль-Мамун.

И тут же вспомнил:

– Подожди, а как же гази? Воины веры?

– Избавь меня от них, прошу тебя, - вдруг горячо взмолился нерегиль.

– Горе тебе! Что ты говоришь?!
– это заорали со всех сторон, и Тарику осталось лишь прижать уши.

– Постой!
– замахал рукавом аль-Мамун, еще и для того, чтобы прекратить возмущенный гомон.
– Ты забыл про "Красных"! Про аль-Хамра!

Тарик, по-птичьи вертевший головой в ответ на возмущенные вопли военачальников, кивнул и сгорбился.

– О том и речь, - медовым голосом пропел Тахир, и вокруг все быстро затихло.
– Аль-Хамра.

– Ты хочешь что-то сказать в этом собрании?
– нутром чувствуя нехорошее, строго сказал аль-Мамун.
– Говори же!

– Аль-Хамра не придет в Басру, - поглаживая бородку, важно проговорил парс.
– До меня дошли сведения, что под Саной их встретили карматские послы. После переговоров пять тысяч тяжелой конницы Красных развернулись и ушли следом за карматами в аль-Ахсу.