к стене отступая за камень

прочтя поклон она застыла

откинув надменно затылок

те что цокали втроем

стали холодно-воздушны

то что всадник он на нем

гарцуя чует конь послушный

вошли и молча были там

один у стен другие два далеко

в толпе свечей зеркал и дам

стояли с складкою жестокой

что причина? что они?

про то и зная было поздно

уже смешались в ряд огни

и на мундирах тесно звездам

глаза вдруг думали себя

над ними брови оживали

как будто миг себя губя

в утонувших глаз подвале

ты сроки новые кидаешь

поверх зловещего шитья

и человека тень худая

с рукой в ней полного питья

бокал графине там что был

она глоток и локон светел

уже возок ко льду застыл

чтобы помчать запутав след петель

завернув недвижно в шубу

они несли ее она

прикосновения не грубы

бокал осушенный до дна

и пар дыханья молодого

лицо склонившимся глазам

помчались прочь огнями дома

не обернуться вдруг назад

тот долго бал не вспоминали

и только тихие рассказы

как тех вернули и догнали

троих их дерзкую проказу

снег скрежещет и не тает

весна качает железный кран.

в небе боже пролетает

из далеких жарких стран.

мы на насыпи сидим

там где вырос одуванчик

потом поток его седин

унес за рельсы ветер звонче.

ты молчишь жестоко меря

каждый миг и крутишь гайку

ты же раненого зверя

облетаешь словно чайка.

твое лицо я с ним соседствовал

под стук ресниц зимою бедствовал

рельсы губы и ресницы —

ты холодная краса

тут нельзя не удивиться

не усердствовать глазам.

мимо ветра мимо шпал

уголь серый пролетал

пролетал и легкий боже

из далеких жарких стран.

долго сидя возле нас,

дед котомкою потряс

и пошел гудя как провод —

что ему погоды довод!

стало тихо

что же слышим?

мы недвижны мы не дышим.

нет ни звука в чистом поле,

только землю рост крот.

я молчу от дикой боли

набивая землею рот.

снова слушаем с тревогой,

что же слышим? ничего.

над железною дорогой

стало холодно, того.

зазвенел комар железный

уголь веет бесполезный.

я от пяток и до ног

вдруг почувствовал озноб.

паровоз!

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

мы сидим недвижны оба.

за спиной подул сквозняк.

стал ногою от озноба

бить по шпалам: так-так-так!

мы сидим а ветер ближе,

стучит все ближе паровоз,

ты молчишь и крутишь гайку,

ветер с тысячью заноз.

стал я молча мерить дали

но они умчались прочь.

твои глаза то не видали,

ты была летать непрочь.

паровоз!

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

мы сидим а он не видит,

нас не видно тем кому

кто навстречу с гайкой выйдет

встать на рельсах одному.

воздух уголь и обходчик,

отстучал уж давно молоток.

паровоз все ближе ближе,

сделай судорожный глоток!

не успеешь

он все ближе

крутишь гайку

я с тобой

не озяб

и не обижен

бог летит

над головой

у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

старик исчез. темно. стена и дверь наощупь.

усталый звук шагов и скрип из темноты.

и лампа, как дитя. за нею сумрак тощий.

и женщина из тьмы спросила: «это ты? —

ее рука легла на узкие перила —

пожалуйста, молчи и лампу не буди.

ты знаешь, здесь стена во тьму глаза вперила,

и даль над головой над фабрикой гудит»

старик опять исчез, хоть и не появлялся.

я вижу темноту: она худа, бледна.

и пальцы, побелев от скомканного пляса,

сжимают свою боль, как камушки со дна.